Гнев внезапно оставил его и слов тоже не осталось. Он отвернулся и отошел, а потом позволил себе обернуться и посмотреть на горца.
Зря. В глазах Маклауда бушевали растерянность, возмущение и ярость. Не выдержав, Митос отвел взгляд, ругая себя: «Я осквернил память Дария. Этого он не простит. Черт, о чем я думал?!»
Не желая дождаться, когда Маклауд смирит свой праведный гнев, он отвернулся и пошел прочь. «Боже мой, он совсем как Кронос — переделывает мир под себя, делает таким, каким он хочет его видеть, одной только силой воли и страсти, и никому не устоять перед его напором. Если бы Кронос использовал эту силу во благо… — он иронично усмехнулся. — Ну да. А еще я всегда хотел пони».
Он успел отойти довольно далеко, и едва расслышал, как Маклауд спросил:
— Ты ушел сам?
Митос остановился, и, не оборачиваясь, ответил:
— Да. Вроде того, — его плечи поникли и он постарался объяснить то, что Маклауд все равно не смог бы понять: — Мы не все время были вместе. Годами мы жили порознь, а потом встречались снова, — он обернулся и увидел, что Маклауд подошел ближе. — И однажды я не стал возвращаться.
— Но ты должен был знать, что когда-нибудь Кронос найдет тебя.
Митос снова повел плечом:
— Я старался не думать об этом.
— Ты мог убить его. Почему ты этого не сделал?
— Я хотел, — признался Митос. Он хотел убить Кроноса, хотел тысячу лет, но не мог. И, глядя на Маклауда, понял, что должен объяснить, почему. — Мы были братьями — по оружию, по крови, братьями во всем, кроме рождения. И если бы я счел его достойным смерти, тогда себя я должен был бы судить так же.
Маклауд молчал, и в его молчании ясно читалось желание понять, почему Митос не сделал этого. У того не было иного ответа, кроме самого простого:
— А я хотел жить. И все еще хочу, — он повернулся и пошел прочь, лишь бы не видеть этот взгляд.
— Кронос был прав. Ты специально все это подстроил. Так ведь?
Митос сделал еще несколько шагов, остановился и спросил:
— О чем ты?
— Ты знал, что он последует за Кассандрой. И ты позволил ему, потому что знал, что я тоже пойду за ней. Ты не мог убить его сам, и надеялся, что я смогу.
— Может быть, — и Митос снова двинулся вперед. Маклауд нагнал его.
— Может быть? — повторил он. Митос не мог заставить себя посмотреть на него.
— Митос…
Тот остановился.
— А как же Кассандра?
Все, что можно было сказать, уже было сказано, или не могло быть сказано никогда.
— Одна из тысячи ошибок, Маклауд, — ответил он и зашагал снова. — Одна из тысячи.
Джиллиан Хорват
Поезд из Бордо
Я думал, что смогу спать. Думал, что буду должен. В течение двух недель я держал один глаз открытым каждую ночь, наблюдая, планируя. Каспиан убил бы меня в кровати с полпредлога, как и всегда. Кронос не спит, ему это не нужно, так что я не мог спать тоже — нет, если хотел удержаться.
Мы думаем подобно, так всегда будет.
Я был должен, в эти последние недели. Я был должен поместить себя в голову Кроноса, как-нибудь попытаться подражать этому его огромному, искривленному воображению, видеть, куда он идет, прежде, чем он увидит это сам. Неудивительно, что я не спал.
А теперь они ушли. Умерли. Кронос, и Каспиан.
И Силас.
Я прислоняюсь головой к холодному стеклу окна поезда, ссутулясь внутри шерстяного пальто. Теперь я в безопасности, по крайней мере моей голове ничего не грозит, и мне следовало бы поспать.
Но я не могу.
«Мне нравится чувствовать топор в руках».
Ты всегда имел в руках клинок, не так ли, Брат? Когда не нужно было рубить людей, ты менял его на свой нож, превращая ненужные куски дерева в угловатых лошадей и горбатых верблюдов, детские игрушки.
У тебя были игрушки, когда ты был ребенком, Силас? Твои приемные родители клали самодельные куклы в твою колыбель? Или ты был брошен и нелюбим, подобно так многим из нас? Этот маленький деревянный зверинец — твой способ переписать историю? Или получить то, чего тебе никогда не давали?
Я никогда не спрашивал. Тысячу лет мы были вместе, вместе сражались, вместе проливали кровь, но я никогда не спрашивал. Это не то, о чем говорят мужчины — не подобные нам.
Я смотрю за окно, на зелено-коричневую французскую деревню. Здесь сельский дом, там — дорога. Все выглядит таким же, каждый раз, когда я прохожу этим путем, каждый раз в течение пяти тысяч лет.