— Нет? — Мак отступил. — Не может быть! А мистер Кэрч? — вдруг быстро спросил он.
— Мистера Кэрча нет тоже. Они уехали в какую-то научную экскурсию. С час тому назад. Сказали, что вернутся завтра к вечеру. Простите, — калитка захлопнулась перед неподвижным Фениным, замершим Маком и подавшимся вперед Ивановым. Внутри щелкнул замок. Мак возбужденно повернулся к товарищам.
— Они поехали за кладом! Это ясно! Кэрч и профессор, и вернутся только завтра! Ясно. Мы должны спешить. Ну, что же, вы едете, Иванов? Мы захватим их на месте. Едем!
Иванов не отвечал. Он повернулся и быстро пошел в сторону. Фенин бросился за ним.
— Иванов, стой, куда? Ты не поедешь? Постой!
Иванов резко повернулся, почти столкнувшись с бегущим по пятам.
— Я не поеду, я уже сказал, и теперь могу повторить это снова. Есть причины. Мне очень не нравится вся эта история! Смотри-ка, братишка. — Он протянул технику развернутый листок.
Фенин чиркнул спичкой; желтоватый огонек осветил два коричневых лица и белую, написанную на машинке бумажку. Фенин прочел и молча вернул листок. Иванов зашагал в ночь. Фенин вернулся к Маку.
— Значит, едем сейчас же? У вас есть какое-нибудь оружие? Дам вам мой браунинг. Есть лишний. А насчет этой бумажки…
Мак стоял — странно неподвижный. Если бы Фенин мог видеть в густом полумраке, он увидел бы на лице Мака тупую радость светлеющего воспоминания. Слабо вскрикнув, Мак ударил себя рукой по ляжке.
— Слушайте, Фенин, и удивляйтесь! Этот Кэрч — я вспомнил! Но это поразительная и страшная штука!
В редакции я правлю хроникерский материал. С месяц тому назад мне принесли одну заметку. Понимаете, этот Джон Кэрч, англичанин, сейчас уехавший с профессором в поисках клада, месяц тому назад умер в Москве от разрыва сердца!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
И вот по ночной проселочной дороге подпрыгивает грузная телега, запряженная двумя лошадьми.
Из деревянного кузова торчит во все стороны свежая солома. На соломе, прикрытой рогожей, полулежат Мак и Фенин. Впереди вырисовывается сгорбленный возница. Он дергает вожжами, прикрикивает на вяло топающих коней. Два десятка звезд, свисающих с далекого неба, дают нам возможность рассмотреть эти подробности.
Долог двадцативерстный ночной путь в телеге! Но еще дольше он, когда мозг седоков полон томящих надежд и опасений. Пусть мерный переступ копыт нагоняет дремоту — одна сверлящая яркая мысль блещет в сознании и оттесняет все другое.
Эта мысль — как кончится дело с деньгами, удастся ли задержать, перехватить, отбросить похитителей золотого груза… И еще несколько побочных тревог бьются в мозгу того и другого.
У Мака: редакция, сенсационные сообщения, дочь Добротворского. Какой эффект произведет острое, полубеллетристическое изложение всей истории… Хотя тайна… Но все равно — можно будет скрыть имена. А дочь Добротворского? Чем кончится знакомство с ней?
У Фенина — Иванов, его странное поведение, его последние слова, неожиданные мысли о трясущемся рядом человеке. Как и с какой стороны замешан в это дело Мак?
Если сопоставить последнее сообщение Иванова, вся канитель начинает принимать чуть ли не политический оттенок! А ведь верно заметил Иванов, — только Мак приехал из Москвы, началась эта неразбериха! С виду-то, пожалуй, парень хороший, молод, конечно, очень, интеллигентности тоже много. Да еще путает больно… Так текли мысли Фенина.
Оставим телегу с предельной скоростью катиться к селу Огнево. Временно обратим взор в другую сторону.
Перед нами Медынск — украшенный поникшими флагами, готовый к завтрашнему торжеству, одетый мраком город. Город спит. Только в некоторых его местах кипит напряженная, скрытая жизнь.
Вот дом профессора Добротворского — маленький, затерянный в деревьях, окруженный низкой оградой. К калитке снаружи подходит, осторожно и нерешительно, человек.
По его сутуловатой осанке, по черному костюму, слабо поблескивающему в звездном свете, по слабо видимым чертам лица, наконец, мы узнаем в нем военлета Иванова.
Иванов нажимает запертую калитку, долго и выжидательно. Прислушивается. Нерешительно отступает назад. Потом резкий жест — жест блеснувшего воспоминания. Он быстро идет вдоль ограды, скрывается за углом. Надо полагать — он пошел к заднему фасаду дома…
В эту ночь особенно тщательно охраняется аэродром! Везде синяя сталь штыков, серая сталь глаз, краснозвездные фуражки часовых! Часовые охраняют ворота огромного огороженного пространства, охраняют двери ангаров, мастерские спящих заводов. Завтра смотр воздушных сил — сегодня есть тревожные вести. Зорко и тщательно охраняется воздушный флот СССР!