В ответ на Ваше любезное письмо могу сказать следующее:
Вы не ошиблись — я очень нуждаюсь в деньгах. Моя модель ракеты — той самой, о которой мы говорили при встрече в Лондонском ученом клубе, — подвигается очень медленно. Не может быть она докончена потому, что субсидии, выдаваемой соввластью, не хватает совершенно. Мое дело, несущее подарок всему человечеству, стоит почти на месте.
Вы пишете, что мое содействие в одном деле могло бы дать мне пять тысяч. Вы правы. Такая сумма вполне устраивает меня.
Хотелось бы знать, что нужно делать и не оторвет ли меня это предприятие от моей непосредственной работы. Если вы едете — известите телеграммой.
Относительно моих знакомств: я в хороших отношениях со здешним красным военным летчиком Ивановым. Относительно ваших исторических справок могу сказать, что они соответствуют истине. Приведенные вами подробности занятия города красными имели место во время гражданской войны.
К услугам П. Добротворский.
Наверху этого листка стояла надпись — в подлиннике поперек письма написано по-английски: «С профессором уладим. Тихонову пятьдесят. В Медынск выезжаю через три дня. Кэрч».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Этим заканчивалось содержание белого пакета. Мак сложил последний листок и обвел глазами присутствующих.
— Но это ложь! — Иванов ударил кулаком по скатерти.
Последние минуты он особенно внимательно прислушивался к чтению.
— Ты думаешь? — Фенин, не изменяя позы, задумчиво смотрел перед собой. — А по моему, это очень похоже на правду. О гражданской-то войне верно — я сам был здесь, подкапывался под белых. Помню и казачьего атамана Тихонова — зверюга был, прямо бог и царь. Рабочих направо и налево вешал, сам приезжал на казни смотреть. А в Лондоне вот: «скажите вашим лакеям…» Наверное, там по ночлежкам ночует да вспоминает прежнее житье…
Иванов встал с дивана.
— Фенин, не запускай арапа! Ты знаешь, что я говорю не про это!
— О чем же ты? — рассеянно спросил Фенин, продолжая смотреть в одну точку.
— Я говорю о строке в письме Добротворского. Он пишет, что знаком и даже хорошо знаком со мной, хотя я никогда даже не говорил с ним. Я вообще не знаю, что здесь происходит. Третьего дня этот идиотский разговор о портрете, сегодня отрывок из письма, приключение с моей женой. Какая-то чертова путаница! Хорошо, я согласен, что рассказ о кладе любопытная и вполне допустимая вещь, Но при чем здесь Маруся? Может быть, теперь… — он повернулся к Маку.
— Товарищ Иванов, может быть, лучше потом… личные дела… — Мак мучительно сморщился. — Смотрите, перед нами важный вопрос, нужно срочно выработать план действий…
— План действий? Выработать? — произнес сквозь зубы Иванов. Его обветренная рука вцепилась в острое плечо журналиста. — К черту план действий. Прежде всего, объясняйтесь. Я чувствую, что вы замешаны во всем этом. Куда девалась Маруся? Ну!
— Пустите! — Мак попробовал стряхнуть руку летчика.
— Ваша жена… Пустите, говорят вам… Почему вы хотите втянуть меня в ваши темные семейные отношения… После того, как вы только случайно не убили ее…
— Я? Ее?.. — пальцы Иванова разжались, и рука невольно потянулась к носу.
— Ну да. Что же — если уж вам так хочется — я скажу вам все. Знаете кто, кто был в саду Добротворского? Знаете, в кого вы стреляли вчера ночью? — Мак вскочил со стула, пронзительно смотря на изумленного летчика.
— Это была Маруся! Да! Два раза вы били по ней, как по зайцу! Вы чуть-чуть не ухлопали ее! И после этого вы еще удивляетесь, куда сбежала ваша жена.
Иванов с ругательством бросился вперед. Мак отскочил к стене. Фенин встал между ними.
— Маруся? Я? Откуда же я мог стрелять в нее? Вы спятили, голубчик, — Иванов помолчал, потупившись, и вдруг кротко поднял на Мака свои бесцветные глаза.
— Отойди, Фенин. Товарищ Мак, извиняюсь, я погорячился. Но, знаете, все, что вы сказали, такой, простите, вздор и даже похоже на клевету. Вы говорите, вчера ночью. Да ведь я никогда в жизни не был в саду Добротворского.
Мак мужественно решил довести разоблачения до конца.
— Но вас видела ваша собственная жена. Поверьте, товарищ, я очень хорошо отношусь к вам и не хочу ссориться. Но если вы этого требуете…
Коротко и точно, как в репортерской заметке, Мак изложил дневное посещение Маруси. Иванов слушал изумленно, подперев голову кулаком. Он сидел у стола, а Фенин водворился на его прежнее место.
— Странно, очень странно, — Иванов заскреб затылок, — вообще, товарищ, нужно сказать, — он слабо улыбнулся, — что вместе с вами на Медынск надвинулись всякие чудеса. Пожалуй, вы правы, — он помолчал, — сумасшествие моей жены — дело частного порядка. Прежде всего…
Иванов преобразился. Придвинув документы, он сразу стал человеком дела. Его глаза затвердели и обострились, черты лица стали четче. Он расправил на скатерти план сокрытия клада. Двое других смотрели через его плечо.
План оказался очень ясным и точным, составленным по всем правилам. Чертил его, несомненно, летчик, — дал заключение эксперта Иванов.
— Итак, товарищи, обсудим, — сказал Фенин. — Думаю, подлинность бумаг не подлежит сомнению — кому и зачем нужно было бы зря разводить такую канитель? Мы должны торопиться — золото не может уйти из рук рабочего государства. Этот Кэрч приехал вчера вечером — значит, сутки назад. — Фенин взглянул на черное оконное стекло.
— Как иностранец, он, конечно, зевать не будет. До Огнева двадцать верст. Хорошо еще, если он не отправился туда сегодня. Во всяком случае, мы выезжаем сегодня же — на хороших лошадях доедем в три часа. Вернемся как раз к началу торжеств. Вы сможете?
Мак кивнул головой.
— Ладно. А ты?
— Нет. — Иванов, очевидно, все еще не мог забыть свою неприятность. Его твердые пальцы нервно барабанили по краю стола. — Есть причины, ребята. У меня много работы в связи с предстоящими полетами. Да я и не нужен вам — справитесь вдвоем.
— Да ведь только на один день! — Мак вложил в свой голос всю наличную убедительность.
— И, кроме того, вдвоем нас мало. Их-то тоже двое, — поддержал Фенин. — Пойдет перепалка — что тогда? Ведь обещали мы не говорить милиции. Попроси — тебя заменят. Ну, идет?
Иванов снова сделал знак отрицания.
— Не уговаривай. Служба. И, кроме того, эти семейные неприятности. Конечно, вздор, но я определенно отказываюсь ехать.
Мак начал раздражаться. Или этот Иванов страшно хитрый мошенник, или у него какая-то другая тайна. Как же — ему указывают выход из опасного положения, хотят спасти, а он… он ведь, несомненно, замешан в деле. Мак решил пойти на последнее средство.
— Товарищ Иванов, вам нужно ехать. Это снимает с вас всякие подозрения. Неужели же вы не понимаете? Все-таки установлено, что вы бывали у профессора, знакомы с его дочерью… — он оборвал, видя, как лицо Иванова опять наливается кровью и он медленно встает из-за стола.
— Товарищ Мак! — Иванов приблизился вплотную. — Товарищ Мак, вы снова затронули этот вопрос и уже, кажется, не как мой лично! Теперь я уже не оставлю это. Я хочу верить, что сами вы просто находитесь в заблуждении, по молодости лет, что ли. Сейчас мы все втроем пойдем к Добротворскому и спросим — действительно ли он знает меня. Вы говорите, там был англичанин — привлечем свидетелем и англичанина.
Фенин радостно хлопнул его по плечу.
— Ладно, парень, это самое лучшее. И здесь же подложим им бомбочку — пускай едут с нами совместно откапывать советские деньги! А если нет — лопни мои глаза, если я сейчас же не отправлюсь в милицию.
Да, пожалуй, это было лучшим исходом. Пойти, откровенно выяснить, распутать создавшееся положение… Мак взглянул на строгое лицо Иванова. — Разве и вправду он не причем тут? Но к чему тогда эта окружающая его тайна?
Они вышли в уличный мрак. Быстро шагали к дому профессора. Иванов шел впереди — Фенин и Мак едва поспевали следом.