Тут же вспомнил, что дверь запечатана, так что выбора у нее особого нет. Мэренн облизала губы, хрупкими пальчиками заправила за ухо упавшую на бледную щеку черную прядь и вздохнула. Майлгуир втянул воздух. Подснежники, полынь и немного — дикий шиповник. Неужели духи? И ресницы — такие длинные, темные.
— Я не пользуюсь духами, — твердо произнесла она, глядя ему в глаза.
— Как поняла?
— Вы понюхали, а потом поморщились, решив, что перед вами подделка. Вы ошибаетесь, — с горечью произнесла Мэренн.
Огонь в камине разгорелся ярче, затрещал, в трубе загудело.
Майлгуир прищурился:
— Разве король может ошибаться?
Губы ее дрогнули, ресницы затрепетали, но глаз она не опустила. И за одно это заслуживала награды.
— Вы думаете, что я заявилась к вам, потому что молода и глупа? Вы думаете, что я чего-то хочу от вас, как и многие?
— А это не так?
— Нет. Я не крашу губы и ресницы. Не лгу. Не предаю. И не прошу ни должности, ни мужа, ни покоев Черного замка, ни места при дворе.
— Но что-то все же попросишь?
Майлгуир подхватил с девичьих колен пузатого щенка, сладко пахнущего материнским молоком; навевая сон, уложил в корзинку и принялся за гостью. Расстегнул фибулу и развязал тесемки плаща Мэренн. Она хлебнула воздух, словно холодную воду.
Всей одежды — хитро завязанный под грудью отрез полупрозрачной синей ткани, легкой, как осенняя паутина. Дёрни — и девушка останется обнаженной. Но торопиться не хотелось.
Тонкая, но не худая. Изящная и гармонично сложенная. Крепкие мышцы, прелестные очертания бедер и груди. Майлгуир не мог не признать: его нежданная гостья была очень и очень привлекательна. Так, что в ушах зашумело, сердце застучало, а огонь полился по венам, пробуждая давно уснувшие желания.
— Так что же тебе нужно?
— Эту ночь, — вскинула ресницы Мэренн и прикусила губу. — Потому что все женщины, которых вы осчастливили, помнят ночь с королем. Всегда одну. Я прошу только об одной ночи.
Майлгуир покачал головой.
— Я выбрала вас своим волком! И я не отступлюсь.
— Я уже жалею, что не выгнал тебя, — выдохнул Майлгуир.
— Есть одно пожелание.
— Ты смеешь понуждать короля?!
— Этой ночью все равны. Не старайтесь сделать хорошо мне. Делайте лишь то, что хочется вам.
Сказала и гордо вздернула подбородок.
— Оставим в покое твою дерзость и примем во внимание природу-мать. Ты не знаешь, о чем просишь.
— Но могу догадываться, — верхняя губа приподнялась в полуулыбке-полуоскале, обнажая два передних, крупноватых зубика.
Мэренн переступила с ноги на ногу, тонкие складки словно погладили гибкую женскую фигуру.
— Но… как ты оказалась в моих покоях? Кто те двое, что дали тебе разрешение на вход? — спрашивая, Майлгуир, продолжая жадно рассматривать ее.
— Мэллин сказал, что вы меня сожрете, но мне понравится, а господину советнику я передала ему письмо от Ллвида. Мы разговорились, и он проводил меня в гостевые покои, — впалые щеки слабо заалели.
— Джаред может, — усмехнулся Майлгуир.
Мэренн вздохнула — высокая грудь с нежно-розовыми сосками поднялась под прозрачной тканью и медленно опустилась. Майлгуир невольно засмотрелся на белоснежную кожу с играющими на ней бликами очага — а затем поднял глаза на тихий всхлип. Взгляд серо-зеленых глаз был сердитым, ресницы — мокрыми, губы — закушенными, по щеке текла слеза.
— Да, я буду твоим волком в этот Лугнасад, — произнес король условленную фразу.
Добавил, ухмыльнувшись:
— На твоих условиях.
И протянул руку, развязывая узел под грудью. Материя соскользнула, и Мэренн, перешагнув через нее, встала совсем рядом с Майлгуиром, положила руки на его грудь, шепнув: «Не холодно, потому что холодный», и подставила губы для поцелуя.
Они и правда отдавали вишней. Не сказать, чтобы король любил фрукты, но этот вкус спелых ягод был изысканно-сладким. Он оторвался от них, давая Мэренн вдохнуть, и снова накрыл своим ртом полные, нежные губы. Опять пахнуло подснежниками и самим снегом, остро и свежо. Не леденящей стужей, нет — тем живительным холодом, от которого кровь лишь горячее бежит по венам.
Прозрачные серо-зеленые глаза оказались совсем рядом, в них мелькнул испуг, тут же сменившийся радостью. Пушистые ресницы затрепетали, губы слабо дрогнули, отвечая на поцелуй. Но давать волю своей волчице Майлгуир пока не собирался.
За стрельчатыми окнами загремела гроза; вторя ей, сильнее завыл огонь. Майлгуир отшатнулся от девушки, сбрасывая халат. Стянул через голову все еще мокрую рубашку, не желая возиться с завязками.
— Вы не… — начала Мэренн, но он перебил ее:
— Ты. Майлгуир. Или «мой волк» — и никак иначе.
Впрочем, что она хотела сказать, было неважно. Идти до постели показалось немыслимой тратой времени, а шкура горного медведя была совсем рядом. Внезапно время словно бы остановилось и свернулось в кокон вокруг, отгородив от прошлого.
Удивительно теплая, подхваченная под спину и ноги, шепнувшая: «О, мой волк!», Мэренн легла на мягкую густую шерсть. «Моя волчица», — пророкотал Майлгуир, прикусив мочку ушка. Втянул ставший более резким запах подснежника, спустился поцелуями до ключицы, поймал губами сосок и ощутил, как девушка развела в стороны бедра, приглашающе двинулась к нему. Сейчас бы отвлечься, обласкать ее всю, найти те места, прикосновение к которым вызовет дрожь и негу, довести сначала ее до блаженства… Но холодные глаза манили, губы шептали: «Возьми…», тонкие пальцы, огладив его плечи, неожиданно впились острыми ноготочками, куснули вседозволенностью тьмы — и Майлгуир сорвался.
Она подавалась вперед, вскрикивала от его резких движений. Он брал ее, не думая ни о ней, ни о ее удовольствии. Краем глаза отметил на груди и плечах красные следы, что неминуемо потемнеют, и тут же забыл о них.
Пахла она невыразимо свежо и желанно, и мир сжался до ее хриплых стонов, до ее хрупкой северной красоты, до острого, почти невыносимо прекрасного наслаждения, потом и вовсе померк.
Мэренн шевельнулась в тщетной попытке освободиться, и Майлгуир, не желая раньше времени выходить из блаженной истомы, разлепил один глаз.
— Куда собралась?
— Там щенок, — прошептала она низким, хриплым голосом.
— А тут волк.
— Но… — двинулась она еще раз в его руках.
— Замок приберет за ним. Молоко в плошке. Лежать!
— Слушаюсь, мой волк, — фыркнула она.
Освободил одну руку и повернул к себе лицо Мэренн. Под прозрачными, как весенние грозы, глазами залегли темные круги, на висках проступили синие жилки. Припухшие губы были красны от…
Майлгуир отстранился, рассматривая свою волчицу.
Да, он хотел попробовать, какая она на вкус везде. Где пахнет полынью, а где — шиповником. Целовал ее жадно, исступленно — изнутри бедра, пил ее нежную женскую сладость, а потом опять возвращался к губам. Но точно не кусал ее, из всех следов — только припухшие губы, синяки на плечах, несколько царапин и отметины от слишком глубоких и яростных поцелуев. Нет, не может быть! Но запах не оставлял сомнений.
— Ты… — выдохнул он зло, словно она обманула его. — В северном клане не учат любви?
Мэренн, заметив его взгляд, торопливо облизала губы.
— Я не хотела учиться.
— Почему?
— Потому что хотела тебя. Только тебя.
Прижалась крепким боком, и от нее опять повеяло обжигающим теплом, запахом первоцветов и жаждой жизни. Такой сильной, что Майлгуир рассмеялся, решив отложить все вопросы на потом, и вновь притянул ее к себе. Погладил по плечу, снимая боль и оставляя на ее коже мелкие белые цветы о девяти лепестках.
— Но магии ведь нет… — завороженно прошептала Мэренн. Развернула его руку ладонью вверх, потянула за торчащий стебелек и вытащила подснежник. Кожа сошлась в точку, только зачесалась немного.