— Да ладно! — Гранья присела на край постели, а Антэйн уже не знал, куда деваться от стеснения.
И он еще смел обвинять Гранью в том, что она чуть было не послужила причиной смерти всеми любимого Кайсинна! Можно подумать, сам поступил лучше.
И как ему в голову вообще пришла мысль выкрасть Мэренн?
Кроме того, на волчице была надета лишь камиза, и тонкая рубашка оставляла открытыми бедра, стройные и очень… Антэйн отвел взгляд. Да, обнаженные бедра определенно вызывали самые низменные желания.
— Правда-правда! — Мэллин прижал обе руки к груди и часто-часто покивал головой. — Ну… и уже после этого Антэйн схватился с ледяным драконом.
— Что-о-о?! — подскочила на ноги Гранья.
— Вообще-то это вы, мой принц, смогли его одолеть, — поправил Мэллина Антэйн, а тот лишь отмахнулся.
— Видите, сколько всего интересного произошло буквально за неделю? Так стоит ли лишаться жизни, получив ночь удовольствия и разрушив при этом чужое счастье? А ведь Кайсинн и Гедрис любят друг друга.
— А колец у них нет! — вздернула носик Гранья. Очаровательный и немного курносый.
С чего это Антэйн вообще разглядывает дочь самого Ллвида так тщательно?
— Кольца, — пренебрежительно произнес Мэллин. — Кольца — это еще не все.
— А рассказать-то можете? — заинтересованно спросила волчица.
— Чуть позже. А теперь, Гранья, потерпи… — принц с кошачьей грацией в три шага подобрался к ней, ухватил что-то, невидимое для Антэйна, привязал к вытащенной из кармана веревке и дернул.
— Ей же больно! — бросился вперед Антэйн, увидев, как исказилось ее лицо и услышав отчаянно тихий стон.
— Стоять! — рявкнул Мэллин не хуже короля волков, Антэйн замер неожиданно для себя, а принц резко дернул еще раз. — Вот теперь лови ее. Сейчас ей очень захочется есть, да и нам подкрепиться бы не мешало.
Потом посмотрел на Антэйна, подхватившего Гранью, накинул на обоих невидимую петлю и улыбнулся молодому волку, без затей показав на пальцах, чем ему нужно заняться с волчицей в Лугнасад.
— Я не могу! — прошипел Антэйн сквозь зубы, а Мэллин вздернул бровь. — То есть могу, но… — но тут сухие губы Граньи прикоснулись к его губам, и пропал Мэллин, пропало Укрывище, пропал весь мир, только тихо-тихо и еле слышно донесся голос уходящего принца, поющего что-то задорно и невпопад.
Боевые барабаны волков, гордое торжество Змеиного клыка, сумасшествие схватки с девами смерти и еще более смертоностым духом дракона — все отступало перед этими дикими темными глазами. Мысль, что не его сейчас любила эта волчица, поднялась откуда-то из бездны и туда же и канула. Антэйн пил свое хмельное счастье Лугнасада и не желал отдавать ни капли. Сухое, жилистое тело Граньи хотелось попробовать на вкус, и он с трудом прятал клыки, а потом она простонала:
— Смотри на меня.
И он смотрел, хотя не понимал зачем. Но для нее было важно, и Антэйн не сводил с нее глаз, шепча:
— Моя волчица, — и только потом спохватился, что никаких ритуальных слов они не произнесли. Хотел уже остановиться и спросить, и чуть было вновь не рассмеялся. Явно было поздно спрашивать, желает ли госпожа быть его волчицей, если она уже его, он уже ее, а весь мир внезапно съежился до двоих и расширился до невообразимых пределов бытия, где, говорят, живут не ши, а люди.
Антэйн любил Гранью, любил жизнь, ощущал ее каждой клеточкой тела…
— Куда собрался? — спросила Гранья позднее, вытащила из-под одеяла встрепанную голову и подозрительно его осмотрела, не собираясь прикрывать наготу. Антэйн уставился на низковатую крепкую грудь с небольшим шрамиком над соском и слова о том, что где-то должна быть ванна или хотя бы лохань, замерли на языке. Слишком прекрасна и желанна была волчица. Вселенная вновь кружилась вокруг, а потом начала пульсировать, словно сердце.
Потом внезапно волшебство пропало, странная пульсация превратилась в отчаянно громкий стук, а знакомый голос, полный ледяной ярости, вопросил:
— Гранья! Что творится?! Открывай немедленно!
— Отец! — неожиданно испуганно вскрикнула Гранья.
— Только не говори, что меня сейчас женят, — усмехнулся Антэйн больше в отместку за «самого занудного волка».
— Глупый! — фыркнула она, сверкнув глазами. — Прибьют! А ну быстро одевайся — и бежим!
***
Мэренн пришла в сознание и сразу же рассердилась на себя. Право слово, меньше всего на свете она хотела походить на изнеженных и жеманных дам при Благом дворе, что обмахивались веерами, томно строили глазки и выверенно лишались сознания для того, чтобы нужный мужчина отнес их до ближайших гостевых покоев. В желании овладеть воинской наукой они с Граньей были схожи, и хоть дочка лэрда и самого старейшины была резка на слово, а Мэренн всегда тщательно выверяла свои слова, они почти подружились. К тому же они попали в то благословенное время триста лет назад, когда дети после длительного перерыва стали рождаться вновь — и в Укрывище на свет появилось много мальчиков и всего две девочки.
Волчица, помня о своем положении, не подскочила, а осторожно выпростала ноги из-под трех одеял, уселась, осмотрела высокие свечи и поняла: она находится в том же помещении при банях. А по высоте и подтекам янтарного воска осознала, что пролежала не меньше нескольких часов. Потрескивали в жаровне заботливо принесенные угли, теплым персиковым огнем горели свечи — и никого не было рядом. Мэренн вспомнила покорение Змеиного клыка, собственный испуг и решила сходить на разведку. В конце концов, может жена узнать о состоянии супруга? При мысли о Майлгуире краска залила щеки, а в груди потеплело. Как ни любила она его издалека, собирая по крупицам все, что было известно о его взлетах и падениях, о его подвигах и ошибках, вблизи оказалось все иначе. Оказалось, что она не может поделить этого ши, не может вычленить его недостатки, как ей казалось раньше. Он нравился ей весь — его яростность и вспыльчивость, его порывистость и властность.
Мэренн накинула лежащий рядом плащ, миновала широкую гостиную, где сидел Лагун, указавший ей на нужную дверь, и вышла наружу.
В самых тяжелых случаях ши лежали просто на земле. Правда, вспомнила Мэренн рассказы, бывало такое, что воины не могли восстанавливаться больше, и тогда лишали себя жизни, не в силах жить калекой и терпеть жалостливые взгляды окружающих. Ее супруг когда-то лишался руки, да и тонких линий на теле, обозначающих старые шрамы, было не счесть. А вдруг этот раз станет последним? Мэренн остановилась, выдохнула, приказав себе не волноваться, огляделась и сразу увидела запрокинутый к ночному небу чеканный профиль Майлгуира. Он лежал навзничь на очень тонкой ткани, чтобы не прерывалась связь с матерью-землей, и не шевелился. Руки его были обмотаны бинтами, уже намокшими от крови, веки — плотно сжаты, брови сошлись в линию, а вертикальная морщинка перерезала высокий лоб. Мэренн прикусила губу, кивнула метнувшемуся к ней стражу, жестом приказав вернуться на место, и улеглась рядом. Майлгуир не очнулся, лишь вздохнул глубоко, погруженный в свою грезу и в свою заботу. Мэренн обняла его руками и положила голову на грудь, шепча слова любви и верности. Может быть, для него, может быть, для себя, а может, для далеких холодных звезд, качающихся в чернильном небе.
***
Это же небо, эти же звезды светили Черному замку. Далекие Вороновы горы и синяя лента Айсэ Горм словно замерли, а по главному тракту молча, словно тени, следовала кавалькада всадников, направляясь в цитадель волков. Джаред, разглядывающий лунный мир через занавесь, увидел золотые навершия стягов лесовиков и вздохнул. Уже очень и очень долго все, связанное с этим Домом, обозначало интриги, коварные ловушки и борьбу за очередной кусок Светлых земель, даривших жизнь, мир и крохи магии. Этот Лугнасад, принесший потрясения всему Благому Двору, никак не хотел закончиться.
Советник проверил, насколько выглядывает из рукавов серебряное шитье, насколько закрыто выглядит его сюрко, на котором неимоверное количество крючков, по мнению Алана, превращало край одежды в металлический, и заторопился вниз. Алан определенно помог, раз, выйдя из собственного кабинета, Джаред мгновенно оказался у входа в Черный замок.