Голова ее склонилась к плечу, веки сомкнулись.
— Конечно, вы ему понравитесь. Вы не можете не нравиться.
Джаред поддернул повыше покрывало, зная, как дитя Солнца любит тепло. Надо было давать команду отрядам, идти общаться с лесным лордом, наверняка прибывшим не просто так. Но Джаред тихо просидел рядом, не сводя взгляда с Лианны, пока розовый свет не залил лазурную гостиную.
***
Свет раннего утра еще не касался Майлгуира, владыки Благого Двора и Дома Волка — острые горные отроги, служившие защитой Укрывищу, забирали себе тепло солнца, накапливая его и отдавая долгой студеной зимой. Сквозь сон Майлгуир припоминал, что когда-то, очень и очень давно, на этом месте взметнулся вулкан, и тогда тушил лаву и собирал пепел Нуаду, веселый обладатель двух рук. А лишившись правой руки, он оставил любимую. Интересно, а как ей жилось без него?
Неожиданные и не слишком приятные мысли свербили голову. Мидир, став Майлгуиром, проживал каждый день как последний, очень надеясь, что его жизнь, вернее, его смерть, желательно как можно более мучительная, станет расплатой и избавлением. Но этого не происходило. О том, что можно просто жить, о надежде на счастье он не думал и не гадал, зная, что его любовь может принести лишь смерть. Но Мэренн готова была делить его не слишком веселую, подчас трудную жизнь. Да, если бы он был Нуаду, он бы тоже ушел, чтобы его любимая не делила его смерть.
Вот только жизнь свою Мэренн уже отдала! Стоило подумать о дерзкой, раздражающей волчице, как пришел ее запах, нежный и горький аромат подснежников. После ночи на земле тело восстановило цельность, а вот обычной после этого усталости и потери духа не было и в помине. Сколько же времени провела с ним Мэренн? Щеки ее были розовыми, глаза блестели. Она определенно жила, что радовало.
***
«Что же на твой вопрос об одном дорогом нам обоим волке…»
Рука белошвейки невольно дрогнула. Дженнифер посадила жирную кляксу на письмо. Поразглядывала очертания, увидела профиль Алана и с досадой сжала бумагу, о чем тут же пожалела. Бумага эта была специально для пересылки, плотная и непроницаемая для воды. Нечего выплескивать на нее собственное огорчение. Дженнифер взяла письмо от Мэя, решив перечитать еще на раз, хотя знала его мало не наизусть.
«Моя несравненная Дженнифер!» Так к ней всегда обращался Мэй. Послание от сына можно было бы счесть посланием от любовника, да и восхищение королевского офицера собственной матерью, скрывать которое он не собирался, многие принимали за чистую монету.
Дженнифер обернулась, взглянула на свой портрет и не сдержала улыбки. Она бы убрала его, если бы двое ее мужчин — да, именно двое, вся ее семья, смахнула она сердитую слезу — не настаивали, что эта тщательно выписанная красавица с нежными, словно ласковыми чертами лица, со светло-серыми звездочками в темных волчьих глазах и есть она сама.
Сыновье обожание отпугивало кавалеров и позволяло Дженнифер не переживать, что ее, одинокую мать, не связанную узами семьи, постараются увлечь в забавы Лугнасада. Ведь тот, кого она хотела бы видеть рядом с собой всегда, обходил стороной ее покои все время праздника любви и свободы.
— Дженни, — прозвучало чарующе, невыносимо мягко, и Дженнифер уронила перо услышав голос того, к кому обращались ее мысли. — Я зашел без стука, но мне показалось, ты расстроена.
— Дописываю письмо для Мэя.
Дженнифер подхватила перо, поднятое Аланом, быстро закончила пожеланием удачи и просьбой не лезть в опасные места, решив поведать смутные и тревожные мысли про начальника замковой стражи со следующей оказией, свернула бумагу и протянула ее.
— Это слишком любезно с твоей стороны — самому приходить за сущей мелочью.
— Все, что касается тебя, не мелочь, Дженни. Ты всегда можешь положиться на меня, во всем…
Лугнасад, в этот раз особенно жаркий, может, из-за того, что у короля наконец появилась королева, заканчивался.
Дженнифер встала, оказавшись вровень с Аланом. Темно-серые, почти черные глаза были привычно непроницаемы, жесткая морщинка у рта, всегда манившая Дженнифер, очертилась резче. Сердце отчаянно застучало, она сделала еще один шаг вперед, и тут Алан закончил:
— Как на друга.
Ожидаемо, но как же больно! Дженнифер отвернулась, не в силах скрыть разочарование, и завела разговор о Мэе.
— Мне кажется, ему все-таки нужно узнать, кто его отец, — ответил Алан, и Дженнифер обернулась.
Начальник замковой стражи, сведя руки за спиной, разглядывал портрет, когда-то нарисованный Фаррелом. Небесная любовь, больно ударившая по Дженни и заставившая ее бежать из столицы…
Дженни указала на угольные наброски, буквально выцарапанные у Алана, где маленький Мэй смеялся на руках у совсем тогда юной Дженнифер.
— Мне кажется, нам всем известно, кто его отец.
Волчица набрала в грудь побольше воздуха, желая преодолеть привычную робость и сказать уже, что отец — тот, кто воспитал Мэя, кто на протяжении многих и многих лет заботился о них обоих, и благодаря кому Мэй в столь юном возрасте безо всякой протекции стал сначала королевским волком, а потом и офицером, но Алан еще сильнее закостенел лицом и вновь произнес словно бы для портрета:
— Наследный принц Дома Неба Фаррел ищет себе волчицу для очередного портрета. Он не женат, прекрасен, знатен, и думаю, что…
— Я думаю, что он найдет, обязательно. Алан, во имя нашей… — Дженнифер прокашлялась, — во имя нашей дружбы, умоляю, не говори ему обо мне. Когда-нибудь, обещаю, я расскажу ему о Мэе. Но не сейчас. И уж совершенно не надо предлагать мне позировать Фаррелу!
Смягчая резкость тона, Дженнифер провела ладонями по плечам Алана, удерживая себя от желания коснуться лица, и на мгновение та боль и мгла, что всегда пряталась в его глазах, смягчилась — и они стали просто темно-серыми, неожиданно теплыми, привычно родными.
— Я так скучаю! — вырвалось у Дженнифер, и она, презрев все условности, прижалась к груди Алана, очень надеясь, что он не сочтет ее навязчивой и не сбежит на несколько недель, как уже было однажды, когда она по глупости пыталась намекнуть на Лугнасад. Когда узнала от знакомой волчицы, что Алан порой не отказывается от традиций. Когда хотела, чтобы пусть на одну ночь — но он был бы ее. Но…
Она зажмурилась, ожидая чего угодно — даже того, что Алан оттолкнет ее. Но он очень осторожно привлек ее к себе и долго не отпускал, просто стоя рядом так близко, что Дженнифер ощутила — сердце его билось сильнее обычного. Она хотела спросить и про руку, которая, как ей показалось, опять беспокоила Алана, но не стала. Он все равно не скажет, а вот позвать его вечером на любимые пироги вполне возможно. Алану определенно становилось легче лишь оттого, что Дженни, как он ее называл, была рядом. И она была рядом как друг, не переставая надеяться на большее, как бы ни чурался ее Алана как женщины и что бы ни прятал так тщательно в своем прошлом и настоящем…
***
Джаред приказал стражам не будить Лианну, что бы ни случилось. Он сам узнает у Фордгалла причину их появления, хотя и так понятно — убит наследник одного Дома, обвиняют второй. Сейчас дело только во времени — в отсутствии владыки Благого Двора Дома способны на многое. Щадить сон лесного лорда Джаред не собирался, но, проходя широкими коридорами до покоев лесовиков, он неожиданно для себя свернул к обители одной очаровательной белошвейки, чьи умелые ручки порой словно возвращали магию одежде, даря если не защиту, то хотя бы спокойствие ее носителям.
И наткнулся на Алана. Алана непривычно взъерошенного и привычно незаметного, крадущегося чуть ли не по стеночке.
— А-лан, — тихо позвал советник.
И серая тень, почти исчезнувшая в стене, вздрогнула, проявила себя, не в силах противостоять зову Джареда. Как уже было один раз, пусть очень и очень давно…
Советник вздрогнул, отгоняя кошмарные воспоминания о том времени, когда ему пришлось жить без Алана. В конце концов это стоило вспомнить хотя бы для того, чтобы в очередной раз попробовать понять: что же тогда произошло, что такого сказала Этайн и отчего рухнул весь Нижний мир.