— Я продолжаю! — сурово произнес советник. — За сто лет можно было осознать, что и наша очаровательная белошвейка не просто так отшивает всех волков. Что ей нужен один-единственный, а этот волк…
Алан поднял глаза на Джареда, тот опустил воздетую к небу руку, и очередная воспитательная речь осталась непроизнесенной. Пожалуй, никогда советник не был столь близок к объятиям — насколько Алан выглядел несчастным.
— Я слишком эгоистичен, Джаред. Мне следовало бы вовсе исчезнуть из ее жизни, но когда я пытаюсь пропасть, она… Дженни слишком переживает, а я не могу допустить, чтобы из-за меня она расстраивалась. Мне нужно было бы переждать этот момент, но ее боль лишь растет. Я готов мучиться сам, но не готов мучить ее.
Логика Алана заставила Джареда проморгаться, вздохнуть и выпустить рукав. Джаред находил кучу доводов, что только с Аланом Дженнифер и не будет мучиться, причем в тесной компании, и тут же останавливал себя. В конце концов, что делать со своей личной жизнью, решать каждому волку. И сам Джаред в этом далеко не лучший пример.
***
Майлгуир, задремавший после плавания, просыпался тяжело. Перекатывал в голове, как морские голыши, давние проблемы, упавшие вскоре после падения Проклятья, когда многое в жизни благих ши пошло наперекосяк. Изменения были поначалу небольшими, но складывались в общую безрадостную картину: магия уходила, истончалась, не слушалась привычных схем, реагировала лишь на самые приземленные и грубые обращения, все меньше помогала в повседневной жизни, искрясь где-то на задворках восприятия.
По чести сказать, эти искры — единственное, что осталось от прежнего порядка вещей.
Открывать Окна стало невозможно, поэтому бывший Мидир, нынешний Майлгуир не знал, что творится у неблагих и фоморов, но предполагал, что ничего хорошего. Молчание королей беспокоило Майлгуира тоже, но не так сильно, как творящееся в собственном королевстве. Умом он понимал, что Лорканн бы уже как-то дал знать, насколько он недоволен новым порядком вещей, а Айджиан хоть пешком бы пришел, чтобы весомо постоять над душой, сложив руки — и добиться от волка хоть каких-то извинений, если не раскаяния. Молчание обескураживало. Или им не было до Мидира дела, что вряд ли, или их тоже удерживало на месте что-то сильнее просто долга короля. Особенно тревожно было за неуравновешенного грифона, чтобы Лорканн смолчал, он должен был по меньшей мере умереть. Думать о таком не хотелось.
Мир не отзывался знакомыми голосами и волшебством, становился все суровее, бессмертные ши ощутили, что жизнь не только нескончаемый праздник, но и полное тяжелой работы испытание на прочность. Чтобы прокормиться, следовало возделывать земли, чтобы одеться, ткать холсты и прясть пряжу, чтобы согреться зимними ночами в каменном замке — заготавливать дрова…
Майлгуир до сих пор страстно благодарил всех богов, которые могли его слышать, что ши не болеют.
Груз забот наваливался и стягивал удавку вокруг королевского горла, Майлгуиру пришлось даже отказаться от охоты, всё чаще приходило в голову, что за помощью надо идти к друидам, но стоило вспомнить об Этайн и Проклятье, так сразу всякое желание иметь с ними дело отпадало.
Среди ши, разумеется, и до Проклятья были ремесленники, однако половина их трудов сокращалась и облегчалась магией, пусть они не потеряли знаний, у них не было некоторых необходимых навыков. Тяжело и страшно давался первый год, потом дело пошло на лад, и не в последнюю очередь неожиданно благодаря брату. Идеи Мэллина, блазнившиеся до того Мидиру довольно бредовыми, оказались нужными и востребованными, сам брат знаниями делился охотно, а Мидир-Майлгуир удивлялся все больше, наблюдая безалаберного брата с совершенно другой стороны.
Оказалось, что его продолжительные визиты в Верхний мир были призваны не только раздражить волчьего короля, Джареда и половину благого Дома, но и ознакомиться с занятными или интересными изобретениями людей. Зная брата, Майлгуир, однако, трезво предполагал, что время, не посвященное изысканиям, Мэллин посвящал тому, чтобы закономерно выводить всех окружающих из себя. Сколько казней предотвратили он сам и Джаред, подсчету не поддавалось.
И Майлгуир не мог людей за это винить. Убить Мэллина периодически хотелось даже ему.
Сегодня, впрочем, был не тот случай.
***
Майлгуир с трудом вернулся в давнее воспоминание — он тогда почти пришел к покоям брата. Старые детские комнаты, из которых Мэллин так и не перебрался, отказываясь занимать место наследного принца за правым плечом короля. Хотя более прямых наследников вокруг не наблюдалось. Брат настаивал, что если за левым плечом будет Джаред, а за правым — он, то все подданные от Майлгуира точно разбегутся.
И Майлгуир не смог бы за это никого винить. Потому и не настаивал особо.
Вчерашняя стычка с одичавшими, а не уснувшими, как все прочие магические создания, вивернами, показала брата с ещё одной новой стороны: избалованный и своенравный Мэллин умел серьезно воевать, не полагаясь на магию и толково поддерживая боевой дух солдат даже в её отсутствие. За такое любому другому волку досталось бы высокое звание, но Майлгуир представил себе вынужденных терпеть Мэллина офицеров и неожиданно смилосердствовался. Что вчерашние виверны, что нынешние офицеры заслуживали снисхождения, не то опасность буйной головушке брата возрастала бы до критической.
И Майлгуир вновь не смог бы в этом винить никого — ни офицеров, ни виверн.
Однако вознаградить Мэллина за его незаметные прочим подвиги Майлгуиру нелогично тоже очень хотелось.
Из-за дверей знакомых комнат доносились мелодичные переборы кларсаха, видимо, Майлгуиру повезло застать брата в подходящий момент — он был один и упражнялся в музицировании. Король припомнил парочку неподходящих моментов, когда брат умудрялся вывести его из себя ещё с порога, поморщился, но зашел, как обычно, без стука.
Мэллин привычно расположился, съехав по спинке кресла вниз, вытянув левую ногу на стол, а правую уложив щиколоткой на колено левой. Кларсах пел в его руках как живой, будто бы сам. Впрочем, стоило Майлгуиру зайти, мелодия поменялась, а с лица брата исчезло задумчивое выражение. Сменившись обыкновенным. То есть очень, просто крайне раздражающим.
Майлгуир привычно взял себя в руки — он пришел брата поблагодарить и наградить по заслугам, а не рычать за манеру и слова.
— Мэллин, послушай меня, — стоило королю заговорить, мелодия кларсаха изменилась еще раз, теперь это были просто отдельные аккорды. А сам брат принялся подпевать. Повторяя отдельные слоги речи Майлгуира.
— Ня-ня-ня-ня-ня-а-а-а! — и уставился в ожидании.
Волчий король высокомерно двинул бровями, намекая, что этим его не вывести из себя, на что брат усмехнулся, принимая вызов. Рука Майлгуира непроизвольно сжалась в кулак, поэтому он поторопился обернуться, оглядывая обстановку.
— Ты проявил себя с лучших своих сторон, с того времени, как на нас пало Проклятье, — серьезный разговор как-то резко похитил почти ребяческое желание поставить брата на место, на плечи снова навалился груз королевской ответственности.
Поэтому для Майлгуира стало небольшой неожиданностью распевание.
— Тье-е-е-е-е-й-э! Кля-ля-ля-ля-ля! Тье! — кларсах, кажется, ехидно Мэллину поддакивал.
Король скрипнул зубами, переспрашивая себя, действительно ли он этого хочет. Действительно ли он хочет, чтобы Мэллин точно так же мотал нервы всем волкам с полным правом не только рождения, но и официального положения. Эта мысль неожиданно развеселила — а что, пусть помотает! Мэллин такой один, а волков много, замучить всех он однозначно не успеет!
А потом Майлгуир ему что-нибудь придумает. Как только покушения участятся до неприличного уровня, а случайности перестанут походить на случайности. Когда это все выйдет за рамки вечной братской игры.
— Да, брат, ты умеешь держать паузу, ничего не скажешь, — недовольный, что ему нечего передразнивать, Мэллин обиженно бурчал, склонившись над инструментом еще ниже.