Однажды зашла Гранья со словами, что отец требует ее присутствия в Укрывище.
— Я думала, что ты будешь рядом… — огорчилась Мэренн.
— Я тоже, но папа… — отвела глаза Гранья. — Он и так не в себе после ухода мамы. А так он обещает не убивать Антейна. Ну, хотя бы сразу. — пожала она плечами. — К тому же я первая избавлюсь от этого пуза! — обрисовала она огромный живот, существовавший пока только в ее воображении. — Да, лекари Лианны все просчитали. Тебе придется мучиться дольше.
— Это ты в яблочко, — грустно улыбнулась Мэренн.
Гранья уехала первой, со счастливым Антейном и важным Лагуном.
Лианна давала советы, рассказывала о собственной беременности, и Мэренн ощущала себя как в бою, только без доспеха. Было странно — волчица плохо сходилась с другими ши, особенно женщинами, но с солнечной ощущала себя легко и свободно. Сейчас, когда ее жизнь вновь поменялась, вроде бы даже определилась, Мэренн чувствовала себя одновременно счастливой и тревожной. Как могли столь противоречивые чувства уживаться вместе, ей было непонятно. Впрочем, она понимала — волчица по имени Мэренн еще слишком мало жила, чтобы знать все, или даже просто большую часть этого «всего». Для некоторых знаний, правда, в историю ши или политические интриги погружаться было вовсе не обязательно. Она впервые видела так близко Лианну, солнечную королеву, и лорда Фордгалла, часто приходившего к ней. Все, даже первые лица Благого мира — после Дома Волка, разумеется — были почтительны и приветливы с Мэренн. Улыбчивый лесной лорд с мягкими повадками — больше почтителен, а солнечная королева — больше приветлива. Приходили многие и многие, кого Мэренн даже не знала.
Однако лорд Фордгалл приходил чаще прочих. Лесные считались если не противниками, то основными соперниками волков в делах Благого Двора, и Мэренн приходилось сдерживать собственное недоверие, беседуя с общительным лордом Фордгаллом.
— Времени у меня мало. Я хочу признаться, королева Мэренн. У меня тоже есть дети, так что я знаю, что такое любовь, — вкрадчиво произнес он в последний их разговор. — С ними сложно, как и с их мамой. Но без нее еще сложнее. Знаете, если бы наши Дома породнились, миру в Светлых землях почти ничего бы не угрожало. Что вы скажете на это? Разве вы против мира?
— О, я только за. Однако я против навязанных браков. Если наши дети понравятся друг другу, то, разумеется, я буду не против их союза, — слова она выбирала тщательно.
— Стерпится-слюбится, разве нет? — в голосе лесного было столько надежды, что отказаться казалось невозможным.
— Нет, — тихо ответила Мэренн, стараясь не потеряться в чужих и своих желаниях.
— А вы правда достойны своего супруга, — сверкнул глазами лесной и погасил улыбку. — Я горжусь вашим мужеством. Вы знали, что королевские отпрыски Дома Волка неприкосновенны? В прямом смысле этого слова. Никто не сможет прикоснуться к ним под страхом смерти. Ваши дети будут очень и очень одиноки, это та-ак печально… Но не печальнее того, что вы стали женой ши, который продолжает настолько чтить свою первую жену, что создал комнату в ее честь.
— Что? — прижала ладони к щекам Мэренн.
— О, кажется, я сказал лишнего, забудьте. Я был бы рад погостить в Черном замке и стать вам опорой…
— Но черный замок открыт всегда и для всех!
— Вы снова не знали… Наш владыка закрыл доступ на два года! Даже волкам. Конечно, у вас всегда охраны на три войны, хотя это как-то слишком. А я бы так хотел бы увидеть рождение наследника! Мальчик, что может быть лучше? Или нет? — прищурился он. — Говорят, можно попросить о милосердии луну, но для этого нужно забраться повыше. На башню снов, к примеру.
— Мне не слишком понятны и приятны ваши слова, лорд Фордгалл, однако я благодарю вас, — встала Мэренн, утишивая сердце. — Вы правы, уже объявлено о завтрашнем отъезде, и мне действительно надо отдохнуть перед дорогой.
Неудивительно, что в ту ночь Мэренн снились кошмары. Этайн, о которой она думать не могла без содрогания, и неприкосновенность королевских волчат. Надо поговорить с супругом, неужели все это правда?
Наутро больше всего ей хотелось прижаться к Майлгуиру, забыться и все забыть, но в шатер заглянул его брат.
— Ваше величество, — церемонно начал Мэллин.
— Я бы просила, чтобы ты называл меня Мэренн, — так поторопилась сказать, что перебила. — Еще не хватало, чтобы и ты…
— Хорошо, моя королева, я попытаюсь. Обычно умные вещи говорит Джаред, а я дурачусь, но в его отсутствие мне приходится исполнять все роли. Я скажу тебе на ушко, что моего братца одолели бесчисленные вопросы Благого Двора, ибо его наиболее живые, пока, представители рады урвать свой кусок от каменного пирога, но он просил передать, что придет как сможет.
Мэренн поникла, остро почувствовав свое разочарование. Муж на то и муж, чтобы поддерживать жену, пусть она знала тогда, давно, как в прошлой жизни, чьей женой соглашается стать.
— Так вот, о чем я хотел поговорить с новой королевой Благого Двора, — Мэллин не заметил или сделал вид, что не заметил, вместо сочувствия или обычной своей шутки, переходя к делам. — Теперь у тебя, юная и храбрая волчица, появится куча друзей и обожателей из всех Домов. У тебя будут просить милости, ведь ты королева, а значит, стоишь над законом, ибо ты — само милосердие. Не разбрасывайся им. Не стоит давать повод думать, что доброта и любовь — это слабость.
— А это так? — спросила Мэренн больше от удивления. Когда ожидаешь от ши смеха и веселья, странно слышать серьезные мысли.
— Это сила, — Мэллин улыбнулся, совсем легко и мимолетно, не меняя общего тона беседы. — Иначе, как говорит советник, кто бы разрешил ей стоять над Словом? Я к тебе по смежному поводу. Беречь свое милосердие для достойных прекрасно, но почему возвращаешь все подарки?
— Я пока не сильна в политике и могу ошибиться, приняв дар от Дома за личную вещь, — Мэренн стало жгуче стыдно: за столько времени бездарного валяния в кровати не разобраться хотя бы в основах!
— Молодец, правильно мыслишь. Ничего страшного, мой брат просто убьет дарителя, покушающегося на его личную жену, хи-хи. Держи, это алмазы, — не успела Мэренн испугаться, как Мэллин достал из поясного кошеля и развернул черный бархатный сверток. — Майлгуир вспомнил то, чем не занимался Луг знает сколько веков. Вернее, одну или две тысячи лет. То есть примерно…
— Оно прекрасно! Он сделал это для меня? — изумилась Мэренн, не вникая в пространные рассуждения о времени и разглядывая сверкающие капли сережек, а также искрящееся колье. Невесомое серебро скрепляло адаманты, не утяжеляя их.
— Конечно. Столько ночей не спал!
— А я уж решила…
— Не нужно тебе падать духом, Мэренн. Трудно выкарабкиваться из мира теней, поверь. Но если кто и должен жить, так это ты! Ты, потому что жизнь приходит с такими как ты, у кого горит сердце и огонь в глазах. Кто полон безрассудной отваги и не знает смерти! Те, кто несет жизнь этому миру, потому что они и есть — сама жизнь!
— Но… — вздохнула Мэренн, смутившись от слова Мэллина. — У него была Этайн. Мне кажется, он все еще ее любит! А со мной он так отстранен. Мне кажется, я лишь создаю ему досадные проблемы.
— Моя дорогая обожаемая жена моего брата! Хочу сказать тебе одну ужасную тайну! Я, кто видел Мидира с Этайн! Майлгуир будет счастлив только знаешь с кем? С Мэренн! И знаешь, если для этого вам нужен свой собственный мир, то его стоит создать ради этого!
— Тогда мне пора одеваться — и в дорогу? — погладила Мэренн украшение.
— О да, нам пора возвращаться домой. Знаешь, волчушка, не особо доверяй Фордгаллу.
— не думай, что все желают тебе только добра.
— Ты хочешь сказать, что лорд Фордгалл — наш враг?