Уникальная по насыщенности была эта жизнь. События следовали одно за другим, и все исторические, все огромные, чего стоит распад Советской империи…
* * *Норвегия. 2007 год. Поднимались на ледник. Идут в гору сотни людей. Старые, молодые. Нескончаемый поток с утра до темноты. Ледник старый-престарый. Позеленел от древности. Все здесь тысячелетнее, и водопады, и камни. Заботливые указатели… Но что меня поразило больше всего. Больше этих величественных гор, цепких кустов, фиордов. Поразили туалеты. Всюду, в каждом, безукоризненная чистота. Бумага, мыло, горячая вода. Публичный этот туалет сохраняется в абсолютной чистоте в течение всего дня, несмотря на тысячи посетителей. Каким образом это достигается, не знаю. Разноплеменные туалеты – показатель культуры и учрежденья и народа.
Кладбища и туалеты – два типичных для каждой страны объекта.
* * *Искусство древних греков соблюдало две заповеди – “нужна прежде всего мера” и “ничего лишнего”.
* * *У нас если не можешь сделать лучше – делай больше, выше, ярче. Наша архитектура жлобская и бизнес жлобский.
* * *Памятник Рентгену, доска Эйлеру, улица Бармалеева, бывшая Халтурина, Малая Дворянская, Заячий остров и т. п. – это все следы той истории, которой нет в книгах.
* * *Шпагой для дуэли он действовал лучше, чем мечом для битвы.
Мгновение
Его можно расширять, наполнять и наполнять, если вглядываться в него,
в то, что дает нам небо, река, ветка.
Каждое мгновение полно событий и смысла. Будущее не имеет этого, оно ненаблюдаемо, прошлое упущено, пропало, замечать можно только настоящее:
На мокрой ветке
Иволга щебечет,
И чайки плавают
У островка.
Цветы совсем поникли
В этот вечер,
И стала неспокойною
Река.
Седой старик -
Варю вино из проса.
Стучится дождь
У моего окна.
Я на судьбу
Не взглядываю косо:
В уединенье
Слава не нужна.
(Перевод А. Гитовича)
Писал это Ду Фу, один из двух величайших поэтов Китая. Второй был Ли Бо. Они жили в одно время, в 700-770 годы. Стихи Ду Фу вновь и вновь переводятся. Они предельно просты, поэтому так трудны для перевода и так значимы. Ни метафор, ни сравнений. Описание. Редкие звуки. Мир тот, что видит глаз, не больше нескольких предметов.
Одиночество. Покой. Все это видеть, слышать достаточно для полноты жизни. Даже в переводе из этого описания обыденных вещей вдруг каким-то непостижимым образом возникает поэзия. Поэзия, в которой ничего не может устареть, так же как не стареет дождь и пение иволги.
* * *Из записей кинорежиссера И. Е. Хейфеца во время работы над сценарием по “Блокадной книге”.
“Обычное (смерть) не страшна, она – быт! Явь, как сон, а сон, как явь. Сны про хлеб, про буханки, которыми выложена улица… Дети-старики и старики, впавшие в детство. Привычная стеснительность, интуитивные отношения смещены, люди теряют ощущение пола, моются в общей бане, мочатся и испражняются на глазах друг друга.
Делят ломтик хлеба, и это длительный с подробностями, многозначительный ритуал, потому что значение этого ломтика равно значению жизни и смерти… Смерть, трупы, напротив того, обычны… Начинается самое многообещающее для фильма – все наоборот, сдвинутый с орбиты мир души. Мраморные статуи лежат, как тела мертвых, на снегу, рядом с упавшими людьми, такими же белыми и холодными, как эти статуи. У статуй по классической традиции слепые без зрачков глаза, приоткрытые рты. Кажется, они беззвучно зовут”.
Молитва для людей среднего возраста
“Господи! Я старею и скоро стану стариком. Удержи меня от фатальной привычки думать, что я должен что-то сказать по любому поводу и в любом случае. Упаси меня от стремления выправлять дела каждого. Сделай меня думающим, но не нудным, полезным, но не властным.
При запасе моей мудрости кажется обидным не использовать ее целиком, но я хочу сохранить хоть несколько друзей к концу жизни.
Сохрани мой ум от подробного изложения бесконечных деталей. Опечатай мои губы для речей о болезнях и недомоганиях. Они возрастают, и любовь повторно рассказывать о них становится с годами все слаще. Я не смею просить милости не наслаждаться рассказами о болезнях других, но помоги мне сносить их терпеливо.
Я не смею просить об улучшении памяти, но лишь о возрастающей человечности и о меньшей самоуверенности, когда кажется, что моя память столкнулась с памятью других. Преподай мне блистательный урок того, что и мне случается ошибаться.
Сохрани меня разумно приятным: я не хочу стать святым – некоторые из них слишком трудны для совместной жизни, но и кислые люди – одна из вершин творения дьявола.
Дай мне возможность видеть хорошее в неожиданном месте и неожиданные таланты в людях и дай мне силы сказать им об этом”.
“Морфолоджи”, 1975
* * *Чего только не пели, орали во весь голос, не вдумываясь в текст, важна мелодия и те, кто рядом, а рядом такие же охламоны:
И где бы ты ни был,
И что бы ни делал -
Пред Родиной вечно в долгу!
Считалось, что это вдохновляет.
* * *Первая книга была толстая, переплет обклеен мраморной бежевой бумагой, корешок, тисненный золотом. Неизвестно, как называлась, я еще не умел читать. Когда научился, у нее уже не было ни переплета, ни титульного листа. Наверное, эти детали я считал ненужными. Главное были картинки. Шли караваны верблюдов, англичане были в пробковых шлемах, индейцы зачем-то в перьях.
Картинки помогали разыгрывать приключения. Для фантазии что-то надо было – иногда малость – узор на обоях… Впоследствии я искал эту книгу. Сколько раз у букинистов, роясь в развалах, я знал, что сразу узнал бы ее. Вместе с ней появился бы наш диван, синяя обивка… Из-за этой книги я стал помаленьку читать. Откуда-то были астрономические атласы. Там звезды соединялись в фигуры Стрельцов, Лебедя, Близнецов, Пегаса, Медведиц. Оказалось, что небо населено фантастическими существами. Ночью я вставал, вглядывался в небо. Никто не мог мне объяснить, почему в атласе они соединены в рисунок, а в небе рисунка нет. Звезды мерцали, подтверждая, что небо живое, там должно что-то происходить. Окажись среди семейных знакомых астроном, он мог бы поддержать интерес мальчика… Угасших интересов было немало, как у каждого ребенка.
Среди книг детства впечатление произвели две совсем разные: “Синяя Борода” и “Робинзон Крузо”. Потом “Гулливер”, но больше – когда он в стране Лилипутов. В руки попала “Капитанская дочка” Пушкина. Ее я много раз перечитывал, знал куски наизусть. Спустя годы то же самое произошло с моей дочкой, только она влюбилась в “Трех мушкетеров” и могла наизусть шпарить подряд с первой страницы. Есть какая-то потребность у детей заучивать любимое, всегда иметь при себе, как бы присваивать, точно любимую игрушку.
Страсть к чтению, чтению торопливому, “глотанию” без разбора, появилась позже, в студенческие годы, а в школьные были стихи. Есениным отболел быстро, стал выписывать себе в блокнот Тихонова:
Мы разучились нищим подавать,
Дышать над морем высотой соленой,
Встречать зарю и в лавках покупать
За медный мусор – золото лимонов.
Или:
Огонь, веревка, пуля и топор
Как слуги кланялись и шли за нами,
И в каждой капле спал потоп,
Сквозь малый камень прорастали горы…
А еще:
Но раздумья крупной солью
Я веселье посыпал,
Потому что веселиться
Мог и сорванный листок,
Потому что поселиться
В этом крае я не мог.
Какие-то строки врезались в память… Перед войной вышла книга стихов Вадима Шефнера, там было: