Это паническая атака, уверяла я себя. Ты в порядке. Это всего лишь паническая атака. Даже не самая сильная. Просто дыши.
Когда все прошло, я подошла к раковине, включила холодную воду и ополоснула лицо. А когда посмотрела в зеркало, мне на долю секунды показалось, что оказалась в прошлом.
За моей спиной стояла Сара в темно-зеленом платье, в котором она ходила на танцы в честь окончания восьмого класса. Ее длинные рыжие волосы красивыми волнами ложились на плечи. Она научилась так завивать их, посмотрев обучающеее видео на YouTube. И теперь вооружилась плойкой, как оружием, и пыталась превратить мои безжизненные темно-каштановые волосы во что-то более симпатичное. Тогда они были до талии. Я обрезала их через несколько дней после стрельбы, потому что не могла отмыть. Не важно, сколько раз я пыталась, я все равно чувствовала запах крови.
Я почти слышала голос Сары, в ее словах слышался смех, когда она спросила:
– Как думаешь, Ричи будет там сегодня? Думаешь, он кому-нибудь рассказал о нашем поцелуе?
А потом все исчезло – если вообще было, чему исчезать, – и я в одиночестве осталась смотреть на свое бледное отражение.
Мне надо было сказать Макхейлам правду. Я неделями откладывала это, но теперь, услышав про билборд, поняла – больше нельзя медлить. Я не могла позволить им верить в эту ложь. Этому дурацкому слуху, который как будто возник из ниоткуда.
Кроме того, этого не хотела бы Сара. Да, она хотела стать знаменитой, но моделью, а не мученицей. Тем более фальшивой. И как бы я ни любила Рут и Чеда, они ее не знали. Не так хорошо, как думали. Они понятия не имели, что она тайком встречается с Ричи Макмалленом, потому что ей запрещалось заводить парней. Они никогда не поверили бы, что в начале девятого класса под трибунами на футбольной игре она позволила ему добраться до второй базы. Или что приносила в школу косметику и перед уроком красилась в туалете. Или что однажды пнула парня коленом в промежность и послала его к чертям, когда он назвал меня неуклюжим фриком.
Сара, которую я знала, была бы против того, чтобы ненавистная фотография класса красовалась бы на знаках церкви по всей Индиане, не говоря уже о билборде. Она бы не хотела, чтобы ее запомнили такой.
И она бы не хотела, чтобы из-за этого страдал кто-то другой, например Келли.
А значит, я должна была рассказать им правду.
Потому что единственная могла.
Я еще раз сполоснула лицо, глубоко вдохнула и открыла дверь. Вышла в коридор со всей решимостью, что удалось собрать. Я не собиралась слишком долго это обдумывать. Не собиралась что-то невнятно бурчать. Я хотела рассказать им, что именно произошло в туалете в тот день.
Но не успела я дойти до конца коридора, как заметила открытую в комнату Сары дверь, внутри стояла Рут. Просто… стояла. Посреди комнаты. Она не сводила глаз с одного из плакатов, прикрепленного к стене, которую, по настоянию одиннадцатилетней Сары, выкрасили в фиолетовый.
Я так испугалась, что чуть не запуталась в собственных ногах, когда остановилась у комнаты. Похоже, Рут меня услышала, потому что повернулась к двери и устало улыбнулась мне.
– Лиэнн, – сказала она. – Я собиралась проверить, как ты, и… отвлеклась. – Она вздохнула и снова повернулась к комнате. – Я не смогла дотронуться до ее вещей. Даже убраться здесь. – Она показала на раскиданную по полу грязную одежду. – Сара никогда не любила убирать за собой. Меня это сводило с ума, но я просто не могла… Я, наверное, говорю глупости, да?
– Нет, – ответила я и медленно вошла в комнату. – Не говорите.
Я не верю в призраков или нечистую силу. Но в ее комнате, со всеми оставленными вещами, словно она была здесь только этим утром… мне было жутковато. Как в параллельном мире. В комнате до сих присутствовал ее запах. Лавандовый шампунь и ванильные свечи, смешанные с пылью и временем. Мне стало как-то не по себе, но мысль о том, чтобы дотронуться до вещей, изменить хоть что-то из того, что она оставила, была намного хуже.
Эта комната была неприкосновенной. Священной землей. В этой комнате, когда нам было восемь лет, Сара объявила меня своей лучшей подругой и заставила меня поклясться на мизинчиках, что мы никогда не разделимся. Это произошло на отвратительном, зеленом, как лайм, коврике, где я впервые позволила себе пустить слезу по папе и гадала, что же во мне не так, раз он не хотел меня знать. Одиннадцатилетняя Сара обняла меня и сказала, что ему же хуже, да и зачем он мне, когда есть она? И я сидела на этой кровати за несколько недель до стрельбы и призналась Саре, что, возможно, асексуальна. Она не понимала, что это значит. Тогда я тоже особо не понимала. Но она сжала мою руку в качестве поддержки и сказала, что позже погуглит. Вот это Сара. Я знала – она останется со мной, даже если чего-то не поймет.