Воцарилась тишина.
— Как дела у вас с Майей? — наконец спросила Жизель.
— Все хорошо, — Роман пожалел, что не взял с собой телефон, чтобы было, чем занять руки. Он стал сжимать подлокотники кресла, зарывая пальцы в нежную парчу. — В субботу у нас круглая дата.
— Это же замечательно! — Жизель улыбнулась. — Она чудесная девушка. Значит, она простила тебя за шалость в больнице?
Роман улыбнулся.
— Простила. — Скорее она хорошенько разыграла его сама, так что теперь они были в расчете. — Ты очень помогла мне с розыгрышем, — спонтанно добавил он, ощущая себя более благодарным, чем обычно.
У нее загорелись глаза.
— Правда?
Он кивнул, неловко ерзая в кресле, но Жизель выглядела так, словно собиралась разразиться слезами радости.
— Это меньшее, что я могла сделать, — тихо сказала она, и ее глаза наполнились слезами.
Роман очень надеялся, что она все-таки не заплачет. Он плохо справлялся с плачущими женщинами.
Жизель перебросила ноги через край кровати, чтобы быть с ним лицом к лицу, ее бриллианты ослепительно ярко сияли даже при мягком освещении.
— Я знаю, что в последнее время мы не очень много общались, — неуверенно начала она, словно боялась, что сын встанет и уйдет, стоит ей произнести хоть одно неверное слово. — Но… я действительно скучала по тебе.
Костяшки пальцев Романа побелели.
— Да, я думаю, довольно сложно скучать по кому-то, когда ты все время глотаешь антидепрессанты или пьянствуешь, — категорично сказал он, вспоминая череду пропущенных дней рождения, испорченных праздников и отмененных семейных каникул на протяжении многих лет.
Лицо Жизель стало белым как полотно.
— Я знаю. — Ее нижняя губа задрожала. — Знаю, что была плохой матерью — если вообще могу называться матерью, — но я пытаюсь измениться, правда. Это требует усилий, и я не могу обещать, что смогу стать идеальной. Я просто настолько зависела от алкоголя и таблеток, что не могла… — Она глубоко вздохнула. — Но с тех пор, как ты … после несчастного случая… только тогда я поняла, как сильно хочу стать лучше. Ради нас обоих. — Ее глаза сияли от непролитых слез. — Ты уже совсем взрослый, а я все пропустила. И осенью ты пойдешь в колледж…
У Романа сжалось горло. После стольких лет он думал, что застрахован от всего, что могли сказать или сделать его родители, но после ее слов его заполонил поток детских мечтаний и желаний, в которых он принадлежал к нормальной любящей семье, где каждый день вместе обедали и рассказывали о том, как прошел день, где мать заботилась о нем, когда он болел, а отец брал его в походы и учил заниматься спортом и клеить девчонок.
Несмотря на то, что у него не было ничего подобного, Роман думал, что он неплохо справился с задачей. Его друзья стали его семьей, но в глубине души ему всегда чего-то не хватало. Какими бы замечательными ни были Карло, Паркер и близнецы Перри, он полагал, что ничто не может заменить материнскую любовь.
В то же время он не был уверен, стоит ли доверять ее словам. Конечно, легко сказать, что хочешь измениться, но совсем другое дело — исправиться по-настоящему. Больше всего пугало то, что Роман действительно хотел ей поверить.
— Ты действительно думаешь, что можешь измениться? — Он уставился на нее, пытаясь сочувствовать, как нормальный сын. Это было сложно. Он очень и очень долго не думал о ней, как о матери. Требовалось время, чтобы он мог изменить образ мыслей.
— Я могу попытаться, — серьезно сказала Жизель. — И я буду стараться изо всех сил. Но… — Еще один глубокий вдох. — Но мне понадобится поддержка моего сына.
Стеснение в горле усилилось. Роман знал, что с камнем в его огороде надо что-то делать. Он мог либо принять то, что она говорила, и попытаться исправить отношения между ними, либо просто уйти, вернуться в свой безопасный мирок и уберечь себя от боли, которая неизбежна в случае провала.
— Я… — Он замолк. Жизель выглядела так, словно собиралась упасть в обморок. — Я думаю, — он слабо улыбнулся, но улыбка была похожа на оскал, — что нам обоим нужна помощь, если мы собираемся и дальше иметь дело с моим ублюдочным отцом.
Роман сказал это на эмоциях и слегка вздрогнул, ожидая, что мать отчитает его за грубость слов или за то, что он так сказал о своем отце.
К его удивлению, Жизель рассмеялась — богатым, живым, настоящим смехом, которого он не слышал целую вечность. Его заполонило тепло, и его собственная улыбка стала шире и искреннее.
— Он тот еще мудак, правда? — Ее глаза озорно блеснули.
Мгновение Роман смотрел на нее в шоке, а потом тоже хохотнул.
— Чемпион среди мудаков, — добавил он.
— Я так рада, что ты заглянул ко мне, — сказала Жизель после того, как их веселье угасло. — Честное слово. Так что… я не хочу просить слишком много, но… может, обнимемся? — Она смотрела на него с такой надеждой, что у него не хватило смелости отказать ей, поэтому он медленно встал и осторожно подошел к ней. И обнял.
Жизель обрадовалась, и Роман попытался приспособиться к странному ощущению ее рук, удобно обвивающих его плечи. Ощущение было совершенно непривычным, но на этот раз в нем вспыхнула надежда — пусть маленькая, — что оно может стать гораздо более знакомым в будущем.
Его губы бессознательно растянулись в улыбке. Он решил, что ему нужно сказать Майе огромное спасибо.
* * *
— Ты снова купила мне белье?
Я уставилась на белоснежный магазинный пакет, который Адриана передала мне. На пакете простым черным шрифтом была выбита надпись La Perla, и я разглядела внутри кружева.
— Конечно. Ты же не можешь надеть то, которое купила, когда встречалась с Паркером, — заявила она. — Теперь, когда ты встречаешься с Романом, тебе нужно новое белье. Так сказать, специально для него. Когда вы попытались отметить круглую дату в прошлый раз, тебя похитили и чуть не убили. В каком ты тогда была белье? Вот именно, в старом! Говорю тебе, оно приносит неудачи.
Я недоверчиво покачала головой.
— Не хочу разочаровать тебя, Адри, но меня похитили, потому что Джеймс — психованный маньяк, а не потому, что на мне были некрасивые труселя.
— Это ты так думаешь.
Адриана вытащила из сумки бюстгальтер и стринги. Они были еще меньше, чем те, которые мы купили в прошлый раз, и я сразу покраснела.
— Теперь иди и надень это. У нас осталось всего два часа, чтобы подготовить тебя к особенному вечеру.
Я скрестила руки на груди.
— Это я не надену, — отчеканила я. Нет. Ни за какие коврижки.
Адриана бросила на меня свой особенный уничижительный взгляд, которым она обычно одаривала людей, носивших сандалии с носками, плиссированные брюки или — о ужас! — и то, и другое одновременно.
— Хорошо, — сказала я слабо, забирая у нее тонкие кусочки ткани. — Я сейчас вернусь.
Только не судите меня. Иногда Адриана умела быть очень устрашающей.
Но я ничего не могла поделать с радостной улыбкой, возникшей на губах, когда я закрылась в ванной и стянула с себя блузку и брюки. Адриана, конечно, возмущалась — мол, чего она там не видела, у нее части тела такие же, как у меня, — но я все–таки уединилась.
Итак, этот день настал. Сегодня мы с Романом наконец-то отпразднуем нашу «дату», и я не могла дождаться, когда это случится!
Я еще никогда так не переживала, даже когда состоялся наш с отцом «серьезный разговор». Все прошло лучше, чем я рассчитывала, хотя общение походило на то, что произошло между нами в Нью-Йорке, когда я застукала их с Лекси. То есть было много слез, эмоций и обещаний, но в этот раз я ему по–настоящему поверила. И даже простила. В конце концов, он был моим отцом, и я любила его.
Честно говоря, после инцидента с Джеймсом я решила, что прошлое должно оставаться в прошлом. Сегодня, между прочим, была новогодняя ночь, и я собиралась начать этот год как можно лучше.
К счастью, моей семье было наплевать на Новый год — благодаря моей маме мы отмечали только китайский Новый год. А значит, я вольна была встречаться с Романом, в то время как остальная часть банды наслаждалась шампанским и фейерверком на лодке, которую Роман подарил Заку на день рождения.
Я надела новое дизайнерское нижнее белье и снова натянула брюки и блузку. Меня охватило волнение. Что же запланировал Роман? Я потратила целую неделю, пытаясь угадать, но, конечно, Роман, будучи ехидным подлецом, отказывался говорить, верны ли мои догадки.