Сделав то, что я хотела, с домом, я опять направила свою энергию на искусство. Одна из первых написанных мною картин изображала молодую женщину, пребывающую в созерцательной задумчивости, с ребенком на руках. Фоном служили дом и сад, как у нас в Гарден Дистрикт. Когда Бо взглянул на картину, он сказал, что это – автопортрет, а потом, несколько недель спустя, я почувствовала первые симптомы беременности и поняла, что вдохновение написать эту картину исходило из глубины моего подсознания.
Бо клялся, что это во мне заговорила волшебная сила бабушки Кэтрин.
– Почему бы и нет? Ведь твой народ верит, что эта сила передается по наследству, правильно?
– Я никогда ничего подобного не чувствовала, Бо, и никогда даже не мечтала исцелять людей. У меня нет такого сверхъестественного видения.
Он кивнул, подумал, а потом сказал удивительную вещь:
– Иногда, когда я с Перл и она что-то лопочет на своем детском языке, я вижу, как она вдруг останавливает на чем-то свой взгляд, и по ее лицу кажется, что ей гораздо больше четырех. У нее осознанность в глазах. Ты испытываешь нечто подобное, когда ты с ней?
– Да, – подтвердила я, – но боялась даже обмолвиться о чем-нибудь таком из страха, что ты станешь надо мной смеяться.
– Я не смеюсь. Мне интересно. Знаешь, она даже моими родителями вертит как хочет. Мама пытается не показывать этого, но не может не обожать ее, а мой отец… когда он с ней, он снова превращается в мальчишку.
– Она умеет с ними обращаться.
– С кем угодно, – заверил Бо. – Думаю, у нее дар. Ну вот. Я это сказал. Только никому из моих друзей не говори, – быстро добавил он. Я расхохоталась. – Не успеешь оглянуться, как я начну верить во все эти ритуалы Вуду, которыми вы раньше занимались с Ниной Джексон.
– Не надо насмешек, – предупредила я.
Он опять засмеялся, но на второй неделе моего девятого месяца удивил меня чудесным подарком. Он разыскал Нину и привез ее к нам домой повидаться.
– У меня для тебя неожиданный посетитель, – сказал Бо, войдя первым в гостиную.
– Кто?
Тогда он потянулся за дверь и вытащил Нину. Она почти не постарела, только волосы стали совсем седыми.
– Нина! – Я с трудом встала на ноги. Я была такая огромная, что чувствовала себя вылезающим из болота гиппопотамом. Мы обнялись.
– Все у тебя хорошо, – сказала Нина. – И скоро. Вижу это по твоим глазам.
– О Нина, где же ты была все это время?
– Путешествовала понемногу вверх-вниз по реке. Нина теперь на покое. Я живу со своей сестрой.
Она посидела и поболтала со мной около часа. Я показала ей Перл, и она разохалась и разахалась о том, какой красавицей та становится, и тоже сказала, что она – особый ребенок. А потом добавила, что зажжет голубую свечу для моего нового младенца, чтобы у него была защита и удача.
– Надолго, – предсказала она и полезла в карман, вытащив кусок камфары, чтобы я носила его на шее. – Это отгонит болезни от тебя и твоего младенца, – пообещала она. Я поклялась, что не сниму его даже в больнице.
– Пожалуйста, не веди себя как чужая. Приходи к нам, Нина.
– Уж будь уверена, приду, – сказала она.
– Нина, – спросила я, взяв ее руку в свою, – как ты думаешь, та злоба, которую я бросила ветру, когда мы ходили с тобой к Мамаше Доуд из-за Жизель, улетучилась?
– Улетучилась из твоего сердца, дитя. Вот что главнее всего.
Мы обнялись, и Бо отвез ее домой.
– Это был чудесный подарок, Бо, – поблагодарила я его, когда он вернулся. – Спасибо.
– Вижу, она кое-что оставила. – Он разглядывал камфару у меня на шее. – Я так и думал. По правде говоря, – признался он, – я на это и надеялся. Не могу рисковать.
Мы оба рассмеялись.
Четыре дня спустя у меня начались роды. Они были еще более трудными, чем с Перл. Бо не отходил ни на шаг и был со мной даже в родовой палате. Он держал меня за руку и следил за моим дыханием. Думаю, он ощущал каждый приступ моей боли, ибо я видела, как он мучился каждый раз. Наконец отошли воды, и ребенок начал пробиваться в этот мир.
– Мальчик! – вскрикнул доктор и заорал: – Подождите!
Бо вытаращил глаза.
– Еще один мальчик! Близнецы! – добавил врач. – Я предполагал, что это может случиться. Один прятался за другого, перекрывая его сердцебиение собственным.
– Поздравляю! – сказал он, и няни подняли на руках двух светловолосых голубоглазых малышей-мальчишек.
– Ни одного не отдадим, – пошутил Бо, – не волнуйтесь.
«Близнецы, – подумала я. – С первого же дня они будут любить друг друга, с самого первого дня», – заклинала я.
Перл была вне себя от счастья, что у нее будет не один братик, а два. Первоочередной задачей было придумать для них имена. Мы уже обсуждали возможность девочки, а потом и мальчика, думая, что мальчика назовем Пьер, в честь папы. Я знала, что мне хотелось сделать, но не была уверена, как отреагирует Бо. Он удивил меня потом в палате, предложив это сам.
– Мы должны назвать второго нашего сына Жаном, – сказал он.
– О Бо, я думала об этом, но…
– Но что? – Он улыбнулся. – Я говорил тебе, теперь я верю. Так было предначертано.
«Может быть, – подумала я. – Может быть».
В тот день, когда мы принесли домой близнецов, нас уже ждал приглашенный Бо фотограф. Впятером мы сфотографировались. Ничего получилась семейка. Мы взяли няню помогать с близнецами вначале, но Бо подумал, что она может понадобиться нам и потом.
– Я не хочу, чтобы ты забросила свое искусство, – настаивал он.
– Ничего нет важнее моих детей, Бо. Искусство у меня на втором месте. – Я хотела быть близкой своим мальчикам и сделать все возможное, чтобы они берегли и любили друг друга. Бо меня понимал.
Через неделю после моего возвращения с близнецами из больницы я отдыхала в саду с книжкой, Перл была наверху в новой детской, завороженная и заинтригованная своими маленькими братиками.
– Извините, мадам. – Обри подошел ко мне. – Но вам только что специальной почтой доставили пакет.
– Спасибо, Обри. – Я взяла конверт. Когда я увидела, что это от Жанны, я выпрямилась и дрожащими пальцами открыла его. Внутри была фотография и записка.
Дорогая Руби,
мама настаивает, что все, что хоть чуть-чуть напоминает о тебе, нужно выкинуть. У меня не хватило духу выкинуть это. Мне почему-то кажется, что Полю хотелось бы, чтобы это было у тебя.
Жанна.
Я взглянула на фотографию. Я не могла вспомнить, кто снимал, кажется, один из школьных друзей Поля. На ней мы были вдвоем в зале «fais do do», куда Поль пригласил меня на танцы. Это было мое первое настоящее свидание, и было это до того, как я узнала правду о нас. Оба мы выглядели такими молодыми, невинными и полными надежд. Впереди не было ничего, кроме счастья и любви.
Я не поняла, что плачу, пока слеза не упала на фотографию.
– Мамочка! – услышала я, как зовет меня Перл в патио, обернулась и увидела, что она уже бежит ко мне. – Они на меня посмотрели! Они оба посмотрели на меня и улыбнулись!
Я быстро вытерла непросохшие слезы и спрятала фотографию с запиской между страницами книги.
– Действительно, – подтвердил Бо. – Я сам видел.
– Я рада, дорогая. Твои братики бесконечно и сильно будут тебя любить.
– Пошли, мамочка. Пойдем посмотрим на них. Пошли, – просила она, дергая меня за руку.
– Сейчас, солнышко. Минутку.
Бо внимательно посмотрел на меня.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да, – улыбнулась я. – Да.
– Я ее отведу. Пойдем, принцесса. Дай мамочке еще немного отдохнуть, хорошо? А потом она придет.
– Придешь, мамочка?
– Обязательно, солнышко. Обещаю.
Бо губами произнес: «Я люблю тебя», и отнес Перл назад в дом.
Я выпрямилась. Вдали по небу плыло облако, похожее на пирогу, и мне показалось, что ветер доносит до меня вселяющий надежду шепот бабушки Кэтрин.