А каково пришлось Гриффину? Мог ли он хоть раз в жизни сказать, что ему действительно хорошо дома?
Вряд ли.
Синди вдруг захотелось заплакать.
Глава 10
Гриффин всегда любил греческие мифы, особенно «Одиссею» Гомера. И больше всего ту часть, где речь идет о Сцилле и Харибде, настоящий шедевр. Наверное, самому Гомеру точно так же повезло с родственниками, как и самому Гриффину. Ведь теперь, когда ему после разговора с матерью предстояло идти к бывшей любовнице отца, он чувствовал себя точно так же, как и Одиссей, зажатый между двумя чудищами, у одного из которых шесть голов, а второй всасывает непомерные количества воды.
Так что удивительного в том, что ему не хотелось втягивать во все это Синди? Ведь даже Одиссей не смог уберечь всех своих спутников.
Пусть Шарлин и казалась невероятно хрупкой и уязвимой, так же как и мать, но она была при этом невероятно сильной. А еще она была одним из немногих хороших людей в его детстве, но доброе сердце и благие намерения не мешали ей создавать бесконечные проблемы и несчастья. Поэтому десять лет Гриффин буквально прожил между Сциллой и Харибдой.
А ведь в детстве он предпочитал оставаться именно с ней, ведь, когда его брали в «Инновации Кейна», у нее в столе всегда был набор из ста шестидесяти четырех карандашей, вместо шестнадцати материнских, и к тому же она никогда не забывала проверить, чтобы у Гриффина была подходящая для рисования бумага. А когда ему в семь лет вырезали аппендикс, именно она сидела с ним в больнице.
Конечно, когда Гриффин вырос, он многое понял, но это все равно не объясняло того, почему ему теперь так сложно встретиться с Шарлин.
Когда они уже к ней ехали, Гриффин поймал на себе взгляд Синди.
— Что?
— Ты нервничаешь.
— Нет.
— Да ну? — Синди выразительно глянула на его пальцы, выстукивающие на руле какой-то бешеный ритм.
— Ладно. — Подумаешь, ну, нервничает он, ну и что? Что в этом такого? — Может, немного.
— Хочешь рассказать почему?
Нет, совершенно не хочет.
Синди не стала настаивать и лишь пожала плечами.
— Просто я подумала, если ты выговоришься, то сможешь успокоиться. Ведь если верить слухам, лучше не стоит показывать ей свои слабости.
— Слухам? Каким еще слухам?
— Которые ходят в офисе. Ведь она теперь главный операционный директор в «Шепард капитал»? Говорят, она отлично знает свое дело.
— И что?
— А еще говорят, что она ненавидит Кейнов. И вот мы идем к ней, чтобы что-нибудь у нее узнать. Я бы даже сказала, мы добровольно решили залезть в пасть ко льву. Неудивительно, что ты можешь немного нервничать.
— Она совсем не такая.
— А ты в этом уверен? Ведь я еще ни разу не видела, чтобы ты нервничал. — Синди легонько пожала плечами, отчего свитер весьма соблазнительно обтянул ее грудь, но даже такой заманчивый вид не смог отвлечь Гриффина от ее слов. — Конечно, мы не слишком давно вместе, но я еще ни разу не видела тебя в таком состоянии. Когда Далтон ушел и оставил на тебя многомиллиардную компанию, ты даже глазом не моргнул, а просто созвал совет директоров и быстренько всех убедил, что лучшего временного генерального директора, чем ты, невозможно придумать. И мне даже кажется, ты мог бы сразу же отбросить слово «временный» и по праву занять место постоянного генерального директора.
— К чему это все?
— К тому, что тогда ты был совершенно спокоен и даже не думал нервничать. — Синди явно постаралась смягчить свои слова улыбкой. — Но сейчас ты нервничаешь, и я даже не знаю, что мне с этим делать.
— А тебе и не нужно ничего с этим делать, — буркнул Гриффин, хотя прекрасно понимал — она ждет от него совсем других слов.
Гриффин так долго молчал, что Синди еще раз легонько пожала плечами и отвернулась, решив, что он вообще не собирается отвечать. И он действительно не собирался, но потом она еле слышно вздохнула. Так тихо, что Гриффин вообще едва расслышал этот вздох за шумом машин, но в нем сквозило столько сожаления…
Как же хорошо было раньше. Отличный секс и никаких ненужных чувств. Гриффину казалось, Синди все полностью устраивает, ведь с чего бы ей, да, и любой другой женщине, хотеть слушать, как он плачется о своем несчастном детстве?
Но этот еле слышный вздох, прозвучавший для него громче любой трубы…
Гриффину совершенно не хотелось думать о том, что она может жалеть, что вообще с ним связалась.