— На перевязку его, — распорядился Ильин, начальнику заставы приказал: — Рощу прочесать, каждый кустик осмотреть.
На поляне обнаружили пятна крови, старую суконную кепку.
«Так… часовой не зря стрелял. Зацепил кого-то», — подумал Ильин.
Траву примяли несколько пар ног. Следы подвели к дороге, где нападавших ожидала повозка. На ней они и уехали, убитого или раненого увезли с собой.
«Теперь ищи ветра в поле», — с досадой подумал Ильин, но поиска не отменил, прошел с пограничниками рощу насквозь.
В медпункте возле раненого хлопотала Надя.
— Перевязала. Внутренние органы не задеты.
Ильин направился в штаб звонить начальнику отряда. Подполковник на его доклад, как и вчера, зашумел в трубку:
— Ну, Ильин, каждый день у тебя происшествия.
Капитан, тоже на слово крут, в долгу не остался:
— Можно подумать, у других лучше.
— Кабы лучше… — сменил тон начальник отряда. — У меня вон под самым носом диверсанты шуруют. На выходах из города подпилили телефонные столбы. Толкни их, и мы без связи. На железнодорожной станции саперы мину из-под водокачки извлекли. Еще бы час и пиши пропало, станция вышла бы из строя. Короче говоря, гляди там в оба.
Выходя из штаба, Ильин задержался в просторном вестибюле возле большого, в рост, зеркала. Оно было вделано в красивую раму черного дерева, покоившуюся на массивном, с многочисленными ящичками, основании. От всей мебели, крепкой, тяжеловесной, украшенной резьбой и бронзой, осталось только это зеркало. За ним обещали приехать, но так никто и не появился. И теперь оно постоянно напоминало Ильину о прежних хозяевах. Своей массивностью, прочностью как бы говорило о их основательности и незыблемости, утвердившейся, казалось, на века. Ан, не тут-то было.
Из зеркала на него глянул высокий, затянутый ремнями командир. Слегка худощавое лицо его было чисто выбрито, из-под длинного козырька фуражки с зеленым верхом непривычно холодновато поблескивали, казавшиеся в неосвещенном углу темными, слегка прижмуренные глаза.
«Чего насупился, брат? — мысленно спросил Ильин. — Гляди веселее, держи хвост пистолетом».
У подъезда сверкал свежей краской мотоцикл. В никелированных поверхностях до рези в глазах играли солнечные блики. Похлопывая по колену кожаными, с широкими раструбами, рукавицами, горделиво похаживал красноармеец-мотоциклист. На голове его красовался новенький рубчатый танкистский шлем с откинутыми кверху очками-«консервами».
Неподалеку, прислонившись плечом к корявому стволу могучего раскидистого дуба, с независимым видом стоял Кудрявцев. На машину он старался не глядеть, чтобы задавака-мотоциклист не подумал, будто ему завидно. Хотя, что скрывать, это поганенькое чувство точило душу коновода. Разумеется, он понимал, что по шоссе до стыковой заставы машина домчит коменданта за считанные минуты. Но зачем же его, коновода, исполняющего в поездках и обязанности ординарца, которому полагается постоянно находиться рядом с командиром, заботиться о нем, при опасности охранять, капитан на этот раз не брал с собой.
Ильин будто бы угадал его мысли. Умащиваясь в коляске, сказал Кудрявцеву:
— С тобой мы еще поездим, держи лошадок в порядке, — и извиняющимся тоном добавил: — Надо коляску испробовать.
Возле командирского дома дал знак водителю придержать машину — с крылечка спускалась Надя и махала ему рукой. Он шагнул навстречу жене, кивнул мотоциклисту:
— Правь на шоссе, ожидай меня там.
Стрельнув синими колечками дыма, мотоциклист укатил.
— Я что-нибудь забыл, Надюша? — посмотрел он в глаза жены.
— Просто захотелось еще немножко побыть с тобой, — Надя тесно прижалась к нему, оперлась на руку. — Я не задержу тебя, нет?
Неясное беспокойство коснулось его сознания, и, пока они молча шли тропинкой до шоссе, в памяти непроизвольно мелькали, перемешивались, накладывались одна на другую картины тех дней, когда они познакомились с Надей в придонском селе, и вчерашнего вечера: приезд старшины Горошкина, Машенька с куском пчелиного сота на ладошке. И тут же наплывал грохот пулемета, свист пуль, кромсающих пограничный столб, хохот немцев на холме, чадящий дымом самолет с крестами, подбитый им, ночное нападение на комендатуру. Ему казались несовместимыми эти картины, они не могли существовать в одном и том же мире. Он тряхнул головой, как бы желая освободиться от этих видений, и услышал Надю.
— До свидания, Андрюша, — она поднялась на носки, поцеловала его. — До скорой встречи, родной. Жду тебя и верю в нее… в нашу встречу.