Следователь не отреагировал на его слова, развивая свою схему дальше, наконец, заявил, что это был не столько тактический прием, сколько хитрый ход, чтобы незаметно сдаться в плен. Но были глаза, которые это видели, и есть головы, распознавшие «хитрость» начальника штаба.
— Вам не совестно эту чушь городить? — спросил Ильин, не веря, что перед ним такой же офицер, как и он, сослуживец по армии. — Как поворачивается язык?
— Признавайся, за что продался немцам! — вскипел следователь и поднял голос до крика.
— Что ты мелешь, шкура? — выдохнул Ильин.
— За «шкуру» тоже ответишь. Сознавайся, какое задание немецкой разведки выполняешь. Нам все известно.
Наивно и глупо выглядел следователь в своих попытках нагнать страху.
— Сведения об Ильине вы, конечно, получили из «первых» рук? От немцев, которые меня допрашивали? Без малого успели меня убить за то, что я им «продался».
— Это ты здесь такой отважный, — зловеще сказал следователь. — Мы возьмем тебя туда, где ты моментально растеряешь свою храбрость и расколешься до конца. Не такие…
Дальше Ильин уже ничего не слышал. Он привстал, рывком выхватил из-под себя табуретку, резким взмахом опустил ее на голову следователя. Тот рухнул за стол.
Охранник, стоявший за спиной Ильина, дернулся было, но не смог сдвинуться с места.
— Стереги этого… — прикрикнул Ильин и, шатаясь, вышел из хаты.
Голова раскалывалась, в затылке страшно ломило, ноги подкашивались.
— Что с тобой? — вывернул из-за угла Стогов.
Блуждающими, помутневшими глазами Ильин глянул на командира полка, но ответил вполне осознанно и внятно:
— Он сказал мне, что я продался немцам. Требовал признаться.
— Ну… — побурел Стогов.
— Кажется, я перехватил…
Стогов не понял его, но переспросить не успел. Ильин обхватил голову руками, покачнулся, колени его подломились, и он упал на спину.
* * *Неимоверных усилий стоило Стогову успокоить следователя и убедить его не пороть горячку, скоропалительно не докладывать своему начальству о случившемся. Тем более, майор Ильин без сознания увезен в госпиталь и, как сообщили оттуда, находится в тяжелом состоянии. А ему не так уж сильно и досталось, табуретка скользнула по лбу, ссадина скоро заживет.
Видимо что-то сдвинулось в сознании следователя, он прислушался к мнению командира полка.
Но Стогов не хотел, чтобы собеседник неправильно истолковал его действия, и не подумал, что того уговаривают обо всем забыть. Понимая, что подвергает себя не меньшей опасности, чем Ильин, он перешел в наступление.
— Как вы могли обвинять офицера в измене, не имея на то никаких доказательств?
— Плен разве не доказательство?
— Плен плену рознь. Ваш приемник по отношению к Ильину — типичный шантаж.
Следователь возбужденно вскочил, пробежался по хате, набычившись, встал перед Стоговым.
— Товарищ полковник, я бы просил…
— Чего просить… Вы поставьте себя на место Ильина. Вообразите, что вы — это он, а он — это вы. И он вас «ошеломляет» вашим же способом.
— Каждому свое. Мне предписано… даны определенные права.
— Предписано шельмовать?
— Я прошу вас подбирать выражения, — у следователя побелели скулы на лице.
Стогов, как бы рассуждая, одновременно спрашивал его. Неужели он верит в то, что Ильин продался немцам? Ильин, который встретил войну на границе, видел, как на его глазах погибала застава, нашел пепел от сожженных живьем женщин и детей пограничной комендатуры, которой командовал? Ильин, у которого двое детей погибли от немецкой бомбежки при переправе через Волгу, а сам он и жена его сражались в Сталинграде? Ильин, чьи родители расстреляны немцами в Донбассе за то, что их сын командир-пограничник?
Голос Стогова рвался, когда он перечислял все, о чем следователь должен был в первую очередь узнать про офицера, прежде чем начинать его допрашивать и предъявлять чудовищные обвинения. Он сказал это, взглянув, как тому показалось, презрительно.
— Вы говорите со мной так, будто сомневаетесь, что я тоже человек, — наконец вымолвил следователь.
— Да, быть человеком — это самое важное, — продолжал Стогов, понимая, что задел его за живое, не зная еще, как тот поступит дальше. — Мы не можем жить только сегодняшним днем. Мы должны смотреть вперед. В будущем история спросит с каждого из нас, как жил и поступал, был ли в ладах с собственной совестью на этой войне. Уверен, спрос будет более строгим, чем сегодня. Что ответим? Что скажем, хотя бы о попытке из ничего сварганить «дело» майора Ильина, офицера боевого, много выстрадавшего и, безусловно, безгранично преданного своему Отечеству? Для чего, во имя чего нужно это «дело»?