Понятно, почему его туда посылают. Знаком с тем направлением, знает тамошнюю довоенную обстановку, и как она складывалась с началом войны. Сейчас в тех краях тоже непросто. Отступая, немцы оставляют на нашей территории свою агентуру, сколачивают боевые группы, вовлекают в них изменников, дезертиров и уголовников. В тылу Красной Армии эти банды терроризируют население. Полковник Сидоров рассказывал, как в засаду на дороге угодил командующий фронтом генерал армии Ватутин, в перестрелке был тяжело ранен и скончался. Сообщение о смерти Ватутина Ильин читал, но ситуации, в какой он был ранен, не знал. Напутствуя, Сидоров давал понять, на какое сложное дело его посылали. К тому же пограничникам нелегко придется с размещением и обустройством. Старые заставы разбиты.
Что верно, то верно. До сих пор стоят перед глазами развалины. Все помнит майор Ильин. Когда был представлен начальнику пограничных войск, пообещал сделать все, что может, что в его силах, чтобы государственная граница была нерушимой.
За оставшееся до поезда время он торопился выполнить поручение Нади — встретиться с ее полковым врачом.
Вот нужный номер дома, квартира на втором этаже, коммунальная, многонаселенная. Из большой прихожей ему открылся вид на кухню, где несколько женщин возились у газовой плиты, одна, склонившись над корытом, стирала. В нос ударили запахи варева, мыла.
— Зарецкий здесь проживает? — спросил он, поздоровавшись.
Ему показали на дверь, которая еще до того, как он постучал, открылась. В проеме стоял сухонький, седоватый, невысокого роста старичок и сквозь толстые стекла очков всматривался в него.
— Погодите, не называйте себя. Я догадываюсь, — неожиданно заявил он, близоруко помигал. — Вы — Ильин. Я не ошибся?
Ильин озадаченно рассмеялся, согласно кивнул.
— Вы в Москве проездом, опять на фронт? Не удивляйтесь, что я угадал вас, не видевши ни разу. Надежда Михайловна много рассказывала, я представлял вас именно таким, — возбужденно говорил Зарецкий.
— Не знал за нею такую слабость — создавать мне популярность.
— Вы, конечно, задержитесь у нас, заночуете и все-все расскажете о своей Наде. Она стала редко писать мне. Извинительно, с малышом времени в обрез. Сейчас жена придет, будем ужинать.
— Борис Львович, не беспокойтесь. Я зашел повидать вас. Но скоро мой поезд, я должен ехать.
Зарецкий всплеснул руками. Он был подвижен, говорлив, обрадован, что Надя не забыла его и поручила мужу обязательно встретиться с ним. Но вот так просто «здрасьте-прощайте» не годится. Надо хотя бы по рюмочке выпить за встречу. За ту, сталинградскую, Ильина с Надей, и за сегодняшнюю.
— Однажды мне на заводе дали премию — бутылку спирта, — он открыл шкафчик и неуверенно тыкался туда, шарил руками. Видел он все-таки плохо. Наконец нашел полупустую бутылку. — В основном, я перетаскал спирт в медсанчасть. На Первое мая рюмочкой угостился. По стаканчику нальется. Будто знал, что вы объявитесь.
Он разлил спирт, Ильину больше, себе капельку, разбавил водой. Принес две вареные картофелины, тоненький ломоть черного хлеба.
Ильин достал из вещмешка банку с тушенкой.
— Что вы, не нужно, — Зарецкий отчаянно замотал головой. — Вам в дорогу.
— Обойдусь, мне недалеко ехать.
Они чокнулись, выпили. Вспомнили Сталинград. Ильин коротко рассказал о себе, о медкомиссии и новом назначении, о Наде и сынишке. Зарецкий погоревал, что сложно работать в медсанчасти при вечной нехватке лекарств, бинтов, даже ваты. Люди в заводских цехах за станками работают до обмороков, при скудном пайке. Народ все, без остатка, отдает войне, она тянет из него последние жилы.
Помолчали. Ильин глянул на ходики. Было уже семь вечера, не опоздать бы к поезду, поднялся из-за стола, сказав:
— Все ж таки, Борис Львович, надолго война не затянется. Уже к границе выходим.
— Вы начинали, вы и закончите, — Зарецкий подошел к окну, вглядывался в прохожих. — Мне не доведется. Но вы и от моего имени, очень прошу вас, вбейте ей последний колышек, поставьте крест, — оторвался от окна, пожал плечами. — Где это моя старуха запропастилась? Наверное, в какой-нибудь очереди стоит. Очень жаль, не повидает вас.
Ильин незаметно выгрузил из вещмешка весь свой продпаек на диван, прикрыл газеткой, чтобы Борис Львович не сразу заметил.
После, уже под стук колес, вспоминал напутствие Зарецкого — вбить войне последний кол. Думал, не он, так Стогов, Вася Горошкин, их полк обязательно вобьют. Он на границе этому будет всячески способствовать. Что поделать, если в жизни его, как не раз случалось за годы войны, опять произошел крутой поворот.