В голове гудело. Он ощущал тугие болезненные толчки в висках. Потянулся к тайнику, вынул записку. В ней, в отличие от извлеченной из дупла, открытым текстом передавалось содержание приказа начальника отряда.
— Спешил-суетился, — поморщился Горошкин. — Не до шифровки было.
Установили на место подпорку, державшую бревно, которое оглушило разведчика.
Гуменюк понял сразу, запираться, доказывать, что он не тот, за кого его пытаются выдать, бесполезно. Да его и не спрашивали ни о чем. Выжали главное: связной придет через час. Предложили написать объяснение своего дальнейшего отсутствия, скажем, на неделю-две. Он щурился, зрачки его беспокойно метались, очевидно, столь же лихорадочно прыгали и мысли.
Он согласился, быстро начиркал, что простудился, схватил воспаление легких и его увозят в госпиталь. Ильин прочитал записку, продиктовал другой текст, мол, срочно командирован получить для отряда дополнительные средства связи. Дал затем и третий вариант: отозван на переподготовку по новой радиоаппаратуре, приказано завтра быть в Харькове.
Заметили, когда писал эту, третью, записку, неуловимо дрогнула рука.
Перебинтованный наскоро Горошкин, двигая ушибленным плечом, и довольный, что кости целы, отнес в тайник именно этот вариант «шпионского» донесения.
Разбирательство с Гуменюком было еще впереди.
26
Среди ночи дежурному по отряду доложили с двух застав: дозоры слышали рокот самолета, нарушившего границу и удалившегося в наш тыл. Дежурный связался с авиаполком, стоявшим в сорока километрах от отряда. Собственно, полком эта часть именовалась условно. На старом, еще довоенной постройки аэродроме, который немцы в первый же день войны разбомбили, теперь обосновалась ремонтно-восстановительная база. На нее пригоняли самолеты с фронта, иногда садились на заправку летевшие из тыла на пополнение действующих частей. Аэродром находился в постоянной боевой готовности, круглосуточно наблюдая за воздухом, контролируя все полеты в своем районе.
Дежурному ответили из авиаполка, что самолет засекли, судя по звуку — немецкий транспортный. Шел он вне пределов коридора, установленного для наших самолетов. В районе железнодорожного разъезда развернулся и удалился в сторону границы.
Едва дежурный закончил разговор, как заставы снова доложили, что пограничные наряды обнаружили самолет, перелетевший границу из нашего тыла. Офицер глянул на часы. Сообщения с застав и уточнение обстановки в авиаполку заняли двенадцать минут. Надо немедленно доложить начальнику отряда.
Выслушав, Ильин распорядился поднять «в ружье» маневренную группу.
* * *День кончался, но поиск результата не давал. Ильин допускал, что немецкий самолет мог залететь и не с разведывательной целью, например, заблудиться. Однако, чтобы «заблудиться», ему надо преодолеть линию фронта. Значит, послан специально? Как поступит немецкая разведка, если ее агент-радист, оставленный глубоко в тылу, надолго замолчал? Она не знает причин, нервничает.
Время горячее, дорог каждый день. Поэтому можно предположить, что с самолета сброшен другой радист. Вполне подходящий вариант.
А первый радист в это время сидел в пограничном отряде и давал показания: война кончается, он хочет вернуться на родину, к семье. Русских не убивал, их дома не поджигал. Он обыкновенный солдат, взятый разведкой из полевого подразделения связи. Стал работать на рации почти в открытую, на виду у селян. Они сообщили, куда надо. Плен для него лучшая возможность остаться в живых.
Горошкин будто знал, что такой случай подвернется, и приберегал для него Янцена, чтобы ввести в бандитское логово. Вот уже несколько дней они вдвоем выясняли у радиста все, что касалось его работы в нашем тылу, связи со Шнайдером и Богайцом, коды и шифры. Немец, парень сообразительный, догадался, для чего им это понадобилось, понял, что угроза жизни миновала, выкладывал подробности.
Перебирая в памяти события последних недель, Ильин думал, что наконец-то дела в отряде стали поправляться. Причин для того немало. Первая и самая главная — вражеского агента разоблачили. Вскоре и Карчевского удалили из отряда.
Вместо Карчевского приехал молодой офицер. На границе послужил, фронт прошел. На работу свою таинственности не напускал, с командованием отряда установил деловые, товарищеские отношения. Сегодня он вместе с Горошкиным ушел в поиск.
Уже начало темнеть, когда возвратилась мангруппа с двумя парашютистами, правда, в живых был только один. В районе железнодорожного переезда, рассказывал Горошкин, прочесали весь лес. Но без толку. «Гости» в самом начале поиска просочились через оцепление. Как дальше бы развернулись события — трудно сказать, но помог парнишка — дозорный. Он на прошлогоднем баштане, на открытом месте, заглянул в старый шалаш. Многие проходили мимо, какой дурак надумает, тут прятаться? Почти на виду. На это и был расчет у парашютистов. Они начали отстреливаться, пограничники открыли ответный огонь, убили одного из агентов, другой поднял руки. На допросе он покажет, что его послал разведчик Шнайдер для связи с местными «партизанами». Спутника своего не знал, впервые увидел при посадке в самолет, немного познакомились, когда пробивались сквозь лесные чащи. Тот говорил, что летел для встречи с сыном бывшего помещика. Так и выяснилось, шли они к одному человеку, капитану немецкой армии Богайцу, главарю здешних сил, какие воюют против Советов.