Днями и ночами бродили по округе его парни, присматривались, примеривались, где можно покрепче насолить. Сам, одевшись попроще, с уздечкой, перекинутой через плечо, будто в поисках затерявшейся коняги, пробирался то к пограничной заставе, то к линии границы, щупал, прикидывал, где прорваться на ту сторону. Но только так, чтобы наверняка. Сначала здесь разгром учинить, отвлечь пограничников. Может под штаб погранотряда мину подложить?
* * *— Наденька, не жди меня к обеду, — позвонил Ильин жене перед отъездом на заставу. — Приложи трубку к Андрюшкиному уху, я тоже скажу ему «пока».
Надя рассказывала, какими удивленными делались глаза у сына, когда он слышал из трубки знакомый голос, крутил головенкой, искал отца.
— У него по распорядку сон. Разве забыл?
— Целую вас обоих. До вечера.
Она знала, Андрей ехал на ту заставу, где встретил войну. Ее восстановили раньше других, потому что кирпичная коробка стен, хотя и побитая снарядами, сохранилась. Сегодня там соберутся пограничники с соседних застав, крестьяне ближних хуторов и сел. Ей тоже хотелось побывать на необычном празднике. Но придется подождать, пока подрастет сынок.
На заставе Ильин увидел много народа. Принаряженные женщины и девушки угощали пограничников домашней снедью. Мужики пробовали солдатские щи да кашу. Кое-кто из них уже подзаправился горилкой. Со двора неслось: «Распрягайте, хлопцы, коней…»
Подошел с рапортом необычайно озабоченный начальник заставы. Сразу заговорил о ЧП. Перед ним ночью повинился солдат. Сутки назад он стоял часовым. К заставе подошли какие-то люди. Пока велась стройка, тут много бывало всякого народу. И эти не насторожили часового. Конечно, он не имел права допускать их, но они назвались Стронгелями, сказали, дескать, уезжают, на празднике быть не могут, пришли попрощаться. Выпили по чарке, поднесли и ему. Он не отказался. Когда пробудился, тех людей и след простыл. Пусть его под трибунал отдадут, умолчать о своем проступке нет сил, совесть заела.
Начальник заставы доложил капитану Горошкину. Не медля поехали в саперный батальон, привезли оттуда минеров с миноискателями. Облазили всю заставу. В подвале, где, по рассказам Горошкина, бойцы в сорок первом держали последнюю оборону, обнаружили ящик с большим зарядом динамита. В нем детонатор, провод от которого протянут по старому окопу. Капитан сейчас в засаде, ждет тех, кто должен подорвать заряд.
— Контрольно-пропускной пункт и станцию проверяли? — спросил обеспокоенно Ильин и подумал: «Вот пан Богаец и заявил о себе снова».
— Проверили и там. Под станцией тоже нашли заряд. Его уже обезвредили. Извините, вам сообщить не могли. Телефонный разговор легко прослушать, а нарочного, не исключена возможность, бандиты могли схватить.
Народу все прибавлялось. Ильин пошел по двору заставы, здороваясь с селянами. Многих он знал в лицо. Был благодарен этим людям за веру в солдат, за любовь к ним и единение, которые не могли вытравить из душ годы немецкой оккупации, злоба, страх и смерть, посеянные карателями и их прислужниками. Вот и сегодня селяне оторвались от своих дел, хотя, как известно, весенний день на селе год кормит, пришли к пограничникам, чтобы вместе порадоваться обновленной заставе. Они очень хорошо сознавали, что такое заставы. С ними уверенней жилось.
К офицерам подошли двое дедов с хутора, где жила когда-то дивчина Галинка, любовь старшины Василия Горошкина, принявшая страшную, дикую смерть от немецких танкистов.
— Дэ ж наш Василько, товарищ командир? — спросил Ильина старший из них, поглаживая сивые, с прозеленью, усы. — Вчора бачыли, а ноне його немае.
— Вин ще будэ, повидаетесь, — Ильин пожал им шершавые, мозолистые руки. — Пока вин там, — показал в сторону железнодорожного контрольного пункта. — Важно дило держит.
Деды понятливо качали головами.
Офицеры позвали их с собою, показали заново отстроенную заставу, поднялись на второй этаж. Старики хвалили — дом сработан добре. Заскорузлыми, плохо гнущимися пальцами, трогали гладенько заправленные кровати, выровненные словно по шнурку.
Из окна было видно далеко вокруг. Старики долго рассматривали старые, заросшие окопы, шоссе и хуторок за ним.
Пред взором Ильина неожиданно, как наяву, заклубился дым, встал дыбом двор, оглушил рев танковых моторов, разрывы снарядов. Закружилась голова, как при той, первой встрече со старой заставой. Очевидно, еще не скоро, наверное, никогда память не освободит его от этих воспоминаний.