— То — злыдень, — с придыханием ронял старик. — Еще вчора був за совецьку власть, а зараз к бандюкам перекинувся. Ховайся швыдче, сынку, не то спиймають. И мени пид старый зад пинков надають. Ой, тяжко. С висемьнадцятого року цих… купантив помню. Кроме лиха ничего.
Зорко глянув вокруг, Кудрявцев перехватил винтовку из руки в руку, пожал жесткую, словно деревянную ладонь старика.
— Погодь, — тот не по-стариковски резво юркнул в хату. Через минуту появился, протянул холщовую сумку. — Трошки харчей. Чого Бог пислав.
— Спасибо, дедуня, — сдавленно сказал Кудрявцев, подхватил сумку, обнял старика, ощутив под ветхой рубашкой костлявую спину. — Мы еще вернемся, жди нас, дедушка.
Через огород бегом метнулся к лесу. На опушке оглянулся. Трое бандитов с винтовками выскочили из рощи и прямиком ринулись к хате старика.
— Сволочи, — ругнулся Кудрявцев, положил ствол винтовки на сук и прицелился в парня в расшитой свитке.
Но спохватился, не нажал на спуск. Понял, что обнаружил бы себя, и тогда ставь на этом точку.
Хрястнул плетень, бандиты перемахнули в огород, ворвались в хату и выволокли старика. Дед крестился, показывал в противоположную сторону той, в которую скрылся боец.
— Спасибо, родной, — взволнованно произнес Кудрявцев и побежал к Шустову.
Тот истомился, ожидаючи, не чаял увидеть товарища в живых.
— Табак дело, Серега. В комендатуре немцы хозяйничают. И банда здешняя.
— А мы… куда?
— Подскочим к сыродельному заводу. — Кудрявцев взялся за вожжи, коротко передал Шустову рассказ старика.
— Что ж… поедем, Ваня, поглядим, — заражаясь решимостью товарища, поддержал Шустов.
9
«Горошкин все же вытащил меня на рыбалку». Ильин сидел на плоту, опустив босые ноги в теплую воду. Возле желтых кувшинок трепетали стрекозы. По гладкой поверхности невесомо сновали паучки-водомеры. Парная духота расслабляла. Ильину не хотелось двигаться, даже поднимать удочку, хотя поплавок дергался, ходил из стороны в сторону.
На плоту появилась жена Надя. Она распустила косу и расчесывала ее большим гребнем. Рядом плескалась Машенька.
— Как вы здесь очутились? — спросил он.
Жена с дочкой рассмеялись и побежали от него по росистой высокой траве. За ними в лучах поднимающегося из-за горизонта солнца стелился багряно-дымчатый след. Вскоре заплясали по нему языки жаркого пламени.
Кто-то тронул Ильина за плечо. Он вскочил с кровати, где прикорнул не раздеваясь после возвращения с границы. В казарме было душно, на лбу у него выступил пот.
— Товарищ капитан, самолеты, — взволнованно говорил дежурный. — Много. С той стороны.
Ильин уже слышал рокот, от которого дребезжали стекла.
Видимо, самолеты шли на небольшой высоте. Во дворе ухнули взрывы.
— Заставу в ружье! Занять оборону, — приказал он.
Крутанул ручку телефона, вызывая комендатуру. Никто не отвечал. «Что они там — уснули?» — сердито подумал он. Через соседнюю заставу дозвонился до погранотряда.
— Видим самолеты, — в трубке задребезжало, в ухо ударило раскатистым громом. — Нас бомбят. Держись, Ильин.
Пробегая мимо канцелярии, увидел оперуполномоченного особого отдела Курилова.
— Почему сидите здесь? К бою, в окопы!
Команда подхлестнула Курилова, вывела из оцепенения. Он выскочил во двор и по ходу сообщения поспешил в опорный пункт.
В передней огневой точке Ильин увидел, как двое бойцов заправляли ленту в станковый пулемет. Наводчик двинул рукояткой раз-другой, приник к прицелу. Глаза его сузились в напряженном ожидании, неподвижные скулы будто окаменели. Впереди, у линии границы, угадывалось движение, мелькали вспышки, темный небосвод рассекали светлые дуги ракет.
На пересечении тракта с границей, где Ильин полночи просидел в секрете, а сейчас там находился с отделением пограничников начальник заставы, ревели моторы, ухали взрывы гранат, сливались воедино автоматные и винтовочные выстрелы.
— Петренко, — комендант кивнул на командирский дом. — Сию же минуту вывести семьи в блиндаж.
— Здесь только моя. Жена начальника с сыном гостят у родителей, — Петренко выскочил и побежал к дому.
Возвратился он скоро.
— Сейчас придут. Жена малютку одевает.
— Оделись бы в блиндаже.
Ильин не договорил. По двору заставы веером рассыпались оранжево-дымные вспышки. С металлическим стоном лопнул снаряд, ударивший в угол казармы. Брызнуло битым кирпичом, образовалась большая рваная пробоина. Два последующих снаряда попали один за другим в жилой дом. Взрывом приподняло и обрушило крышу, из-под нее рванулись языки пламени. Багровые отблески заплясали по двору, в их зловещем мерцающем свете Ильин увидел расширенные от ужаса, остановившиеся глаза Петренко. Через мгновение младший политрук вскинулся над бруствером и во весь рост помчался к горевшему дому. У капитана не хватило духу остановить его, хотя и понимал, что там помощь уже не требуется.
Ильин приказал дежурному подать сигнал пограничным нарядам: «Все на заставу». С тоскливым, гнетущим чувством подумал о лейтенанте и его бойцах. Оттуда, где нес службу секрет, доносился сплошной рокот моторов и металлический лязг. По шоссе, в километре от заставы, непрерывной рекой текла колонна танков и автомашин.
Две ракеты одна за другой взметнулись в небо, и тут же во двор заставы полетели мины. Они лопались с пронзительным треском. Пыль, смешанная с удушливым, тошнотворным запахом взрывчатки, забивала дыхание, в глотке першило.
Связь с соседними заставами еще действовала. Везде было одно и то же. Лишь крайняя справа застава на участке комендатуры не отвечала.
Осыпая комья глины, в окоп спрыгнул Петренко. В предрассветных сумерках его запорошенное пылью лицо казалось мертвенно-бледным.
— Все кончено. Ни дома, ни жены, ни дочки, — он с трудом выдыхал слова, отрешенно схватился за голову и уткнулся лбом в глинистую стенку окопа.
Левая рука его была в крови, рукав гимнастерки намок. Ильин промолчал. Ну что он мог сказать младшему политруку в утешение?
— Прости меня, Любаша. Не сберег я тебя, не защитил доченьку свою, кровиночку, — глухо простонал Петренко.
Распорядившись перевязать Петренко, Ильин пошел по окопам. Он был уверен — немцы с минуту на минуту ринутся в атаку. На лицах бойцов, в их напряженных взглядах он не обнаружил страха. К чему лишние слова? Бойцы сами понимали, что их ждало впереди и к чему надо было готовиться.
Направления удара противника Ильин не предугадал. Он ждал его от границы, к этому готовился, там расположил огневые средства. А немцы пошли от дороги. Оторвавшись от колонны, с шоссе свернули десятка полтора мотоциклов и направились по проселку к заставе. Они ехали без малейшей опаски, уверенные в том, что пограничники погибли, а те, кто уцелел, поднимут руки и сдадутся на милость победителя.
Ильин быстро перевел часть бойцов в боковую траншею, отрытую накануне. Старшина Горошкин и командиры отделений доложили ему о потерях.
Как только мотоциклисты вымахнули на лужайку, разворачиваясь в шеренгу, раздался чей-то истошный вопль из окопа рядом. Показалась фигура бойца. Ильин видел, как он отшвырнул винтовку и рванул воротник гимнастерки. В его остановившихся глазах отражались отблески пламени. «Всех перебьют… Чего ждем?» — не кричал, а выл он и пытался выскочить из окопа. К нему бросился старшина Горошкин, сдернул вниз и повел к блиндажу, что-то говоря.
«Не выдержал парень, — горько подумал Ильин. — Сдали нервы. Один ли он такой? Больше выдержки, ребята, немец еще далеко».
Он подбадривал себя, рассчитывая момент, когда удар по противнику может быть внезапным. Оглядел траншею. Пограничники изготовились к отражению атаки. Один, уперев локти в кромку окопа, словно прикипел к «дегтярю», впился взглядом в мотоциклистов, выбирал цель. Другой, забыв, что винтовка заряжена, лихорадочно передергивал затвор, невыстреленные патроны падали на дно окопа. Опомнившись, со смущением собрал патроны, утопил их в магазинную коробку, оглянулся — не заметил ли кто его оплошности. Третий выдернул гранату из сумки, вставил запал. Шальная улыбка играла на его губах, казалось, вот-вот он выскочит навстречу мотоциклистам.