Надя не знала, удалось ли кому-то из пограничников спастись. Бой у казармы еще не затих, а женщин и детей уже погнали к сыродельному заводу. Конвоиры толкали их прикладами и грязно ругались. Возле завода Надю с Машенькой и Зину, жену начальника штаба, отделили и отвели в дом неподалеку от входа. Зина, наблюдавшая все, что случилось с ее мужем, казалось, утратила способность замечать происходящее. Всех остальных женщин и детей загнали в сарай и закрыли.
Вскоре туда же стали приводить рабочих с завода. Избивая плетками, пригнали директора. Это был хороший мастер-сыродел, при Советской власти ставший директором. Надя помнила его, он не раз приходил в комендатуру.
Бандиты, и откуда только они взялись, ведь еще вчера жизнь текла тихо и мирно, на глазах у Нади и Зины измывались над рабочими, секли плетями, стреляли в руки и ноги. Двое или трое, открыв сарай, выдернули оттуда самую молоденькую из женщин, жену начальника связи комендатуры, и потащили в кусты. Она билась в их руках, а бандиты рвали на ней рубашку, бесстыдно оголяя молодое тело.
Не выдержав, Надя отвернулась. Зина плакала в углу. Из-за двери сыпалась матерщина. Вошел бандит, Надя узнала его, это он набивался со своими серебряными украшениями на толкучке, схватил ее за подбородок, повернул к окну.
— Ты бачь, красотка, бачь, шо там творыться, — прокричал он, кривя губы в злой гримасе.
За окном бандиты загнали людей в сарай, облили его керосином и подожгли. Пламя охватило деревянное строение, взвихрилось под тесовую крышу.
У Нади и сейчас стыла кровь в жилах, будто и ее били плетями, жгли на том огне. В ушах стояли крики несчастных. Голова кружилась, и временами казалось, что сознание оставляло ее. Но память возвращала туда, к костру из людей.
Она тогда не сразу увидела, как в комнате появился другой бандит в щегольской бархатной куртке с золотыми позументами, в лихо державшейся на шапке волос фуражке с коротеньким козырьком. На нем сияли лаком новые сапоги. Он стоял широко расставив ноги, обтянутые темно-синими галифе с кожаными леями и наколенниками.
— Ну-с, мадам, мне необходимо с вами побеседовать, — сказал он Наде. — Разрешите представиться — Леопольд Богаец.
Он мог и не называть себя. Надя уже догадалась, кто стоял перед ней. Сразу вспомнились рассказы мужа об особняке и его хозяевах, бежавших на Запад. Подумала она в эту минуту не о том, что ее и жену начальника штаба сознательно отделили от остальных. Ей стало мучительно больно от мысли, что на границе произошло непоправимо страшное, в результате чего этот человек оказался тут и творил жестокую расправу над ними. Возможно, и ее муж, капитан Ильин, погиб или захвачен врагом, как и начальник штаба.
Богаец не бил Надю, даже не грубил ей, однако настойчиво спрашивал, куда ее муж, красный командир-грабитель, упрятал «достояние отцовского дома». Она ответила, что ей ничего не известно об этом.
Терпения, холодной вежливости Богайца хватило ненадолго. Он сел на стул, закинув ногу на ногу, курил папиросу с длинным мундштуком и шипел:
— Люди видели, отправкой имущества распоряжался твой муж. Значит, он припрятал его где-то здесь. Ты скажешь, где. Не вынуждай меня поступить с тобой так же, как с теми людьми, в сарае. Ты ведь наблюдала этот фейерверк? Но я не сразу отправлю тебя в костер. Для начала я прикажу девчонку, твоего выродка, подвесить за ноги перед окном. Ты увидишь, как она задергается, и поторопишься рассказать все.
Она цепенела от этих слов. По тому, как он цедил их, кривя тонкие губы в ядовитой ухмылке, рассыпая искры из помутневших от бешенства глаз, было ясно, что он так и поступит, как обещает.
— Но я, действительно, ничего не знаю, — крикнула Надя. — Муж не делился со мной служебными тайнами.
— А эта… — кивнул Богаец на Зину, повернулся к ней. — Ты почему молчишь? Твоя жизнь не дорога тебе?
— Она тем более не знает, приехала сюда несколько дней назад, — глухо сказала Надя.
— Остается последнее средство. Я тебя предупреждал, — коротко сказал Богаец и кивнул одному из бандитов.
Тот схватил Машеньку на руки. Девочка закричала, в глазах плеснулся ужас.
В комнату вбежал человек и позвал Богайца. Это спасло Машеньку.
— Я скоро вернусь, церемониться с тобой больше не стану, — крикнул он Наде на бегу.
Минут через десять появился Ваня Кудрявцев. Вызволил их, а сам…
О муже задумалась. Неужто полегли пограничные заставы, а с ними и он, ее Андрей.
«Не хочу, — шептала она, глядя на мелькающие по сторонам перелески, но не видя их. Пред мысленным взором стоял ее муж, каким она запомнила его при расставании на шоссе. Мотоцикл увозил Андрея, он снял фуражку и долго махал ей, пока не скрылся из глаз. — Андрюша, родной мой, буду ждать тебя, пока сама жива».
13
Как только танк, подбитый Петренко, загорелся, а другой отвернул в сторону, Ильин решил: пожалуй, и эта атака немцев захлебнулась. Он понимал, что враг лишь на короткое время приостановился, держа под непрерывным огнем заставу. Танк обошел опорный пункт, достиг передовой ячейки и проутюжил ее.
— Ну, ты погляди, поганец-паразит! — бежал Горошкин наперерез танку со связкой в руке.
То ли механик обнаружил старшину, учуял опасность для себя именно в нем и крутанул машину, то ли Горошкин не точно швырнул гранаты — бросок не был удачным. Взрыв не остановил машину, не поджег. Танк продолжал крушить траншею. Через минуту машина въехала на крышу пункта боепитания и сбора раненых и обрушила ее. Ильин зажмурился, так поразила его эта картина. Танк возился в яме, двигатель ревел до звона в ушах, гусеницы перемалывали бревна наката, рушили стены, месили землю, а вместе с нею и раненых.
Ильин потом не мог восстановить в памяти, как у него в руке оказалась связка, как в полный рост бежал он к танку и не бросил, а сунул гранаты в моторную часть. Взрывной волной его отбросило назад и ударило спиной и головой о стенку траншеи. На короткое время сознание отключилось, и он очнулся оттого, что рев двигателя внезапно стих, а внутри танка рвануло, и башня его сползла рядом с машиной.
С трудом поднявшись на ноги, придерживаясь за стенки, Ильин медленно пошел по ходу сообщения, ощущая во всем теле слабость.
Появился Горошкин, с лицом, залитым кровью. Он проводил ладонью по лбу и щекам, стряхивал кровавые капли и бормотал:
— Пуля-дура, зацепила-скобленула.
— Живой! — крикнул Ильин, почти не слыша своего голоса, испытывая головокружение и удивляясь, как не раздавило его и даже не ранило.
— Будем жить-поживать, товарищ капитан, пока немцев не перебьем.
Подбежал санитар, начал бинтовать старшине голову.
Тотчас повсюду зачастили разрывы мин, запели осколки, поднялась пыль, в легкие полезла тяжелая и удушливая гарь от взрывчатки.
— Давай к «максиму», — сказал Ильин, глядя, как Горошкин ощупывал повязку, мотал головой, убеждаясь, что ничего серьезного с ним не случилось. — Кончится налет, будет новая атака.
Однако Горошкин не успел добраться до ячейки, в ней трескуче лопнула мина, взрывом искорежило и выбросило на бруствер пулемет.
Артналет, против обычного, затянулся. Атаки не было, и Ильин пытался разгадать, что задумал противник. Немцы неожиданно растеклись вокруг заставы и замкнули кольцо.
Это было совсем плохо, он вынужден будет растягивать людей по кольцу окружения. Нет, так нельзя, сомнут враз. Надо держаться вместе.
— Всем в подвал! — крикнул он. — Передать по цепочке — в подвал.
Но не было цепочки, тут и там в обороне зияли бреши, жили только одинокие островки, огрызались огнем отдельные ячейки. Горошкин пошел по окопам собирать пограничников. Скоро старшина доложил:
— Вместе с вами — четырнадцать штыков. Большинство раненых-подстреленных. Оперуполномоченный больно тяжелый… едва дюжит.
«Сдюжим ли все мы?» — невольно подумал Ильин, старшину спросил:
— Как с боеприпасами?
— Окопы облазил, что нашел, собрал. По паре обойм на брата наберется. На «дегтяря» полтора диска. В подвале есть ящик россыпью.