— Это вы… — заметил ее майор-пограничник. — Места не нашлось?
— Спасибо, я устроилась. Раненых напоить бы надо.
— Водокачка разбита. По реке мазут плывет, нечистоты, вода взбаламучена взрывами. Сами видите. Колодцы в окрестных селах и хуторах вычерпаны досуха. Пусть потерпят ребята, сейчас даю отправку. Идите на место.
Из-за соседней баржи вынырнул юркий, задымленный, весь в латках и нашлепках по бортам буксирный пароходик с высокой, откинутой назад трубой.
В последний момент, когда буксир, отчаянно пыхтя, потянул баржу от причала, на палубу прыгнул военврач Зарецкий. Он оглядывал густо забитую баржу, высмотрел Надю, пошел к ней, осторожно переступая через лежащих, приговаривал, мол, скоро будем на месте. Ему разноголосо отвечали:
— Ништо, товарищ военврач, плывем.
— О нас сестрица позаботилась, порадела.
— Даст Бог, в госпитале подлечат.
Протиснувшись с трудом, Зарецкий присел возле Нади, снял очки в круглой металлической оправе, близоруко поморгал. Платком вытер мокрый лоб, промокнул глаза. Надя сейчас окончательно убедилась, что был он весьма пожилым, удивилась, как можно призывать в его возрасте и посылать на фронт.
— Вы тут за сестру милосердия… Спасибо, Надежда Михайловна, — Зарецкий водрузил очки на нос, вытянул усталые ноги. — Я чуть было не опоздал, пока на пароход устроил четырех своих бойцов. Очень тяжелые, довезут ли, не знаю. Может, успеют, пароход идет быстрее баржи, — он замолчал, Надя разглядела за стеклами очков, как веки его, словно тяжелые заслонки опускались, он силился их поднять и не мог. Встряхнул головой, заговорил безумолку, и она поняла, старался разговором отогнать одолевавший его сон. — Воспользуюсь случаем, попытаюсь добыть за Волгой бинтов, йоду, индивидуальных пакетов, кое-каких лекарств. Основательно поизрасходовались. Очень тяжелые бои, много раненых. Я человек мирный, врач невоенный. На московском заводе в медсанчасти работал. В прошлом году, когда к Москве немец приблизился, в ополчение пошел, — он горестно качнул головой. — Большинство ополченцев в осенних боях под Москвой… — Зарецкий взмахнул рукой, клюнул носом и, снова взбадривая себя, продолжал: — Те, кто уцелел, в армии оказались. Теперь я — военврач полка. Разрешите представиться, коллега? Ваше имя-отчество из документов узнал, а себя не назвал. Борис Львович, — он церемонно поклонился. — Извините, в сон меня шибает. Несколько суток отдыхаю урывками.
— Поспите, я за ранеными пригляжу.
— Нет, пойду, может, удастся умыться. Довезу ребят, тогда высплюсь. Конечно, если случай выпадет.
Надя задумалась, глядя ему вслед. Война все перепутала, изломала, искалечила людские судьбы. Вот и Зарецкий, сугубо гражданский человек, ходил бы себе в медсанчасть, лечил рабочих. По выходным дням ездил бы на огород, копался в грядках. Наверное, у него внуки есть.
— Сестрица, вы дочку посадите рядом со мною, — просительно сказал раненый с затянутой в лубок ногой. — Такая славная девонька. Малец ваш посапывает, и вы отдохните. У меня дома четверо огальцов. Мы с Машей покалякаем, я ей о своих архаровцах расскажу. Вроде бы сам дома побываю.
Взглядом манил Машеньку к себе. Девочка потянулась к нему, села возле, стала показывать тряпичную куколку.
А Надя снова задумалась все о том же: о незавидной своей судьбине, о муже… Не сразу сообразила, отчего неожиданно возникло на палубе шевеление, будто по лесу прошелся ветер. Глянула в небо — душа в комок сжалась. Над рекой появились самолеты. Они унеслись к скрытому дымкой противоположному берегу, стали заходить оттуда, из-под солнца. По мере их приближения нарастал, наваливался гнетущий рокот моторов, придавливал к палубе. Хотелось вжаться в щель, стать невидимой.
Захлопали, зачастили зенитные орудия. На буксире счетверенная пулеметная установка зашлась длинной очередью. Струями сыпались дымящиеся гильзы.
Один за другим самолеты пикировали на буксир и баржу, низко пролетели над ними. Звенящий рев моторов, показалось, расколол палубу. Хлесткие струи зажигательных пуль прошили ее. На корме вспыхнул огонь.
Надя увидела вдалеке Зарецкого. Он воздел руки вверх, размахивал ими, что-то кричал. Военврач был без гимнастерки, в нижней бязевой рубахе, худой, узкоплечий, он выглядел таким же беспомощным, как и все лежащие на палубе.
Самолеты снова заходили в атаку, надсадно ревели. Бомбы упали по обе стороны баржи, сильно тряхнули и раскачали ее. От прямого попадания разломился надвое старенький буксир и моментально затонул. Баржу развернуло по течению, затонувший пароход удерживал ее на буксирном тросе, как на якоре.
Над рекой началась кутерьма, в вышине вспыхнул самолет, разваливаясь в воздухе, упал недалеко от баржи. Тут и там от бомбовых взрывов поднимались огромные водяные столбы. Небо пятнали пушистые белые облачка от разрывов зенитных снарядов.
Два штурмовика вновь ринулись на баржу. Моторы ревели, звук их, казалось, не только вонзался в уши огромными холодными иглами, но и пронизывал все тело, леденил кровь.
— Мама! — пронзительно закричала Машенька. — Страшно!
Надя кинулась к дочке. Близко упала бомба, она проломила борт, баржа опасно накренилась. От второго взрыва вспух огромный водяной вал, выметнулся на палубу, сбрасывая все и всех, кто оказался на пути. Надю сбило с ног, швырнуло к низкому борту, ударило головой, и она на какое-то время перестала слышать и соображать.
Когда очнулась, вода, стекая с палубы, бурлила и пенилась. Ослабевшими руками Надя цеплялась за борт, пыталась подняться и никак не могла совладать с собой. Глянула на руки. Димка… где Димка? Ее будто током ударило. Ведь Димка был у нее на руках.
— Дитятко ваш потоп, — кричал боец с замурованной в лубок ногой.
Его и Машеньку волной прибило к деревянному ящику, наглухо закрепленному на палубе. Боец, ухватившись за него, удержал возле себя и девочку.
— Счас я, счас… можа достану мальца.
Боец напрягся, подтянулся руками и перевалился через борт. Остекленевшими глазами Надя глядела, как он нырнул раз, показался на поверхности, хлебнул воздуха и снова исчез под водой. Надя поднялась на колени, опять взглянула на руки, цепенея от ужаса, не могла взять в толк, как выпустила Димку.
Скользя по накренившейся палубе, подбежал Зарецкий.
— Что с вами, ранены? На лбу кровь, — сказал он.
Надя плохо его слышала, словно пробками забило уши.
— Дети, мои дети… — простонала она.
Зарецкий кинулся к ящику, поднял Машеньку. Девочка не шевелилась. Он передал ее Наде и, заметив, как метрах в десяти от баржи беспомощно барахтается в волнах боец, прыгнул за борт, поплыл к нему.
Еще одна бомба взорвалась поблизости. Накатившаяся волна накрыла бойца, и Зарецкого. Когда военврач вынырнул, едва переводя дыхание, бойца уже не было на поверхности. Несколько раз врач нырял, но его относило все дальше. Выбиваясь из последних сил, он повернул назад, добрался до баржи и ухватился за борт.
— Машенька, милая доченька! Да что же это с нами поделалось?
Надя качала безжизненное тело дочки на руках. Как только она приняла Машу от Зарецкого, сразу поняла, что ее не возвратить к жизни. По виску девочки тонкой струйкой стекала кровь.
— Никого, — прохрипел Зарецкий. — Глубина большая и течение.
Наде казалось, перед глазами ее течет не вода, а непрерывно льется, пузырится, бугрится кровь.
6
Нестройно прогремел залп, вспугнутые им птицы покружились над рощей, покричали и снова расселись по деревьям. Доносившиеся из-за Волги глухие раскаты, как далекий гром, их не беспокоили. Люди, исполнив свои печальные обязанности, отдав последние почести покойным, разошлись. У них, живых, теперь много забот и совершенно нет свободного времени.
Когда Надя осознала, что в одно мгновение потеряла обоих своих малышей, сколь трагической была их гибель, в душе ее что-то надломилось, и она почти перестала воспринимать окружающее. Ею овладело ощущение, будто все, что она пережила за этот день, произошло не с ней. Надя сидела окаменевшая, держа мертвую Машеньку на руках, пытаясь согреть ее своим телом, ожидая, вот-вот девочка встрепенется, откроет глаза и ласково улыбнется маме.