По рассказам раненых, немцы подались ближе к берегу Волги. Как бы играли на руку Ильину, ибо он предполагал такой ход развития событий. В пешем строю он повел заставы по балочкам и перелескам. Вскоре справа по направлению их движения взметнулись клубы дыма.
— Немец хутора жгет-палит, а жителей побил, — мрачно доложил примчавшийся из первой разведки Горошкин. — Как кот паршивый, нашкодит и скроется.
«Если у него первая цель разведка, так почему он демаскирует себя? — терялся в догадках Ильин. — Так и прет на рожон, вот он я, бери меня».
Наивным было бы считать, что немец простак. Нет, во всем, что он делает, — умысел. Одна из пограничных застав вскоре ввязалась в бой. Мало того, немцы потеснили ее, застава понесла потери. Другие заставы Ильин бросил в обход и окружил десант. Поначалу, судя по упорству сопротивления, ему казалось, достаточно сжимать кольцо окружения. У десантников не было сплошной, четко организованной обороны, она дробилась на очаги, огневые точки. В них сидели по десять — двенадцать солдат и отчаянно отстреливались из автоматов и пулеметов, отбивались гранатами. Это были тертые вояки, сдаваться не собирались, дрались до последнего. Батальон накрепко завяз в бою, и, только когда пала ночь, перестрелка прекратилась.
Сдалось всего шесть десантников, седьмого вытащили из глухих кустов, когда прочесывали местность, подбирали раненых, своих и немцев, стаскивали в одно место оружие.
Хотя все было кончено, Ильин не торопился с победным рапортом. Когда подсчитали всех, убитых и раненых, стало ясно, что тут не весь десант. Значит, немцы провели его? Сапронов-то не зря ехидничал?
Пленные, рослые, крепкие парни в маскировочных костюмах, стояли перед ним хмурые, на все вопросы твердили одно: им ничего не известно, их выбросили сюда, чтобы посеять панику в тылу русских. Немец, обнаруженный в зарослях, стоял чуть в стороне от остальных, как будто что-то хотел сказать, но не решался. В жидком рассеянном свете фонаря Ильин заметил, как изредка несмелая улыбка трогала его заросшее темной щетиной лицо. Он отвел солдата в сторону, и тот торопливо, довольно сносно заговорил по-русски:
— Герр офицер, меня не надо расстрелять. Я есть совецки немец.
— Советский немец?
Пленный вытянулся, неловко щелкнул каблуками.
— Я, я… Да, да, — поправился он. — Республик немец Поволжя. Их, — он ткнул себя пальцем в грудь, — жиль здесь. Это есть майн фатерланд.
Видимо, от волнения, вызванного боем и пленением, он торопился, сбивался, путая русские и немецкие слова. Так случилось, что во время его поездки к родственникам на Украину, пришли немцы, те, с запада, из Германии, забрали его и увезли в Баварию. Там работал, потом взяли в солдаты. Родился в России, повторил пленный, воевать с нею не мог. Разве может сын поднять руку на свою мать? Надеется, война для него кончилась. Ничего плохого для русской армии не сделал, дурных поступков не совершал. Представилась возможность, сдался.
Ильин спросил о десанте. Пленный опять начал уверять, что ничего не скроет от русского командира и надеется на его снисходительность к себе. К командиру десанта еще днем, рассказывал он, пришли двое русских военных. Два человека, одетых в форму советских офицеров, уточнил он. Десант сразу разделился. Большая часть вместе с теми, двумя, ушла в северном направлении. Куда, в какой населенный пункт? Ему не известно. Это было сохранено в тайне. Видел ли он русских и, если встретит, то узнает ли их? Да, он запомнил тех людей.
Слушая пленного, Ильин презрительно пенял себе: «Ну, накрыл десант одним махом? На словах ты — мастак. А на деле?» Однако отхлестать себя легче, чем придумать, что делать дальше. Было бы распрекрасно воевать, если бы все шло по твоим планам. Немцы имеют свои, с твоими не считаются. Они не глупее тебя и твоего полковника.
С виноватым видом стоял неподалеку младший лейтенант Горошкин. Считал, это он «сыпанул махру», то есть ввел в заблуждение комбата, принял эту группу за весь десант.
— Товарищ капитан, не ищет ли немец пути-дороги на ту сторону реки? — высказал он предположение.
— Почему бы сразу не высадить десант там?
— О двоих-то русских помните? Что за встреча-свидание?
— Помню, Вася, — Ильин встал на колено к фонарю, зашуршал картой. — Гляди сюда. Тут изгиб реки, большая отмель. Для переправы подходящее место.
— Дак, и балка, о которой вы говорили, там. Десант ее не обойдет. Укрыться, костерок запалить, кашу сварить им тоже надо. Опять же вода-питье необходимы.
— Заставы пойдут вдоль реки. Ты со своими ребятами впереди, что бы ни случилось, себя не обнаруживать, — Ильин свернул карту, убрал в сумку, немного подумав, добавил: — Группу пограничников я продвину южнее того места, где у нас был бой. Велю до утра рвать гранаты, толовые шашки, стрелять из пулеметов и винтовок, в том числе и из немецких.
— Стало быть, «десант ведет бой, не сдается». Тот, что оставлен там, — догадливо кивнул Горошкин.
Подошел начальник штаба батальона, старший лейтенант, назначенный полмесяца назад, в штабной роли новичок. Подал Ильину листок.
— Теперь можно и доложить полковнику, — сказал Ильин, посмотрев записи. — Передай, пусть с нашего убитого подберут подходящую одежду для этого пленного. Но чтоб незаметно. Слушай, что мы тут с полковой разведкой намозговали…
— Я пошел, товарищ капитан? Время не терпит, — сказал Горошкин.
— Иди. Землю носом рой, а десант найди.
19
В предутренний час в осенней степи темно, хоть глаз выколи. Густая и вязкая, словно деготь, мгла сгладила неровности, оплела кустарники. Низкое небо без единой звездочки, без малейшего просвета тяжело нависло над землей, придавило. Близкая река тоже не проблескивала, вобрав в себя чернильную темноту неба.
«Ну, и ночка. Только соловью-разбойнику шастать в такую пору, да посвистывать, пугать честной народ, — напряженно думал Ильин, шагая осторожно, чтобы не оступиться. — Где он, этот честной народ?»
Все живое и живущее в степи притаилось, затихло, было столь же безмолвно, как и сама степь. Ильин угадывал лишь движение своих бойцов, шаги десятков ног, уминающих жесткий ковыль. Сквозь мягкий шелест отчетливо слышал долетавшие до слуха звуки «боя». Кто знает, может, немцы и поверят в то, что, бросив русским кость, они заставили их увязнуть там.
Полковник Стогов после услышанного доклада, не шифрованного, а иносказательного, поскольку времени в обрез, также передал Ильину, что знакомые ему сообщили, гости прогуливались в том месте, которое он и указывал. Пообещал сам с приятелями быть там, чтобы вместе попотчевать гостей утренним чаем.
Послушать их разговор со стороны — приятельская болтовня. Наивно было бы думать, что в десанте нет переводчиков, что немцы не дежурят круглые сутки у радиоприемников и не ловят наших переговоров. Из тарабарщины, которой обменялись Стогов и Ильин, они, конечно, могут понять, что речь шла о них. Но о какой части десанта, скорей, о той, с которой и до сих пор продолжается «бой». Во всяком случае, спокойствия в их души этот «туман» не внесет. Ильин еще не сообщил командиру полка о пленном советском немце. До поры умолчал.
Необычная все же история с этим немцем. Пока шли, Ильин поговорил с ним. Тот понял, что его не собираются расстреливать, как пугали перед заброской десанта. Кажется, он для чего-то нужен русским, не для потехи же его переодели. Волновался, рассказывая о себе, хотел, чтобы русский командир поверил в то, какую злую шутку сыграла с ним жизнь.
Ганс Янцен, так отрекомендовался он, забыв, что его документ в руках у русского командира, и не заметил, как назвал Ильина «геноссе капитан», повторил, что жил с родителями недалеко отсюда.
— Там, за Волгой, — махнул он рукой за реку, которая лишь угадывалась в черном провале меж берегов. — Красивое наше село, в сплошных садах, за ними пшеничные поля. Как русские говорят, хотя бы одним глазком взглянуть на них. Скучаль очень.
Янцен почти чисто говорил по-русски, сбивался, только когда торопился. Перед командиром робел, сначала тот показался ему очень суровым, таким, о которых фельдфебель их роты твердил: пощады от них не жди. Но русский капитан ни одним словом не оскорбил его, не поступил с ним так, как сами немцы обращались с пленными красноармейцами.