— Уверен, мы найдем с вами общий язык.
Майор кивал, брезгливо выпячивая нижнюю губу, продолжая листать взад-вперед тонюсенькую книжицу, будто держал в руках большой роман и пытался отыскать в нем смысл жизни.
— Мы в равном положении, — продолжал немец. — Вы майор, начальник штаба полка. Я в том же звании и должности.
— Да, это существенно, — хмурился Ильин. — Хотя разница есть. Вы сидите господином. Я стою перед вами пленником. Я ранен, а вы не оказали мне даже простой санитарной помощи.
— Это недосмотр моих людей, — майор будто только ждал упрека, что-то сказал переводчику.
Обер-лейтенант торопливо вышел и вскоре вернулся с двумя санитарами. Те энергично взялись за Ильина. Протерли раны едко пахнущими примочками, выстригли волосы. От нестерпимой боли снова мутно стало в голове, но Ильин вытерпел. Парни знали свое дело, скоро голова его оказалась под слоем бинтов, боль стала притухать.
Затем на столике в простенке между окнами появился стакан чаю, тарелка с бутербродами. Танкист движением руки показал ему: можно поесть. Эх, была не была… Конечно, следуя рекомендациям тех же наших газет, он должен был отвергнуть подачку. Но не сделал этого, умирать, так на сытый желудок. Поел, вроде бодрости поприбавилось.
— Итак, формальности соблюдены, — острый взгляд танкиста вновь резанул по Ильину.
Посыпались вопросы, чем дальше, тем напористей требовал от него танкист сведений: какие новые воинские части и средства усиления появились на участке фронта, каковы ближайшие задачи русских, направления их главных ударов. Ильин уловил, что майор добивался от него сведений по тому участку боевых действий, где воевал их пограничный полк. Он неожиданно успокоился, отвечал коротко. Никто никакими сведениями о подходящих свежих частях с ним не делился. Он говорил то, что немец знал без него. Он переправился на правый берег Днепра, оборонял с батальоном плацдарм, где немецкие танкисты взяли его в бессознательном состоянии в плен. Больше он ничего не знает.
Наконец, майору надоело разыгрывать дипломатию, он выхватил пистолет и заорал, что прикажет его расстрелять. Спрашивал пленного для проформы, чтобы русский мог признанием сохранить себе жизнь.
— Я уважаю мужество, — горячился он. — Вы принесли себя в жертву. Начальник штаба полка оказался в роли корректировщика огня артиллерии.
«Ты сам смог бы так? Если смог, захотел бы?» — мысленно спрашивал Ильин своего соперника. Танкист все больше распалялся:
— Мы столкнули ваш батальон в реку и снова перешли на тот берег. Ваши люди бросили вас.
— Все ты врешь, майор. На том берегу вам больше никогда не бывать. Разве только в плену. Вот как я у вас…
Договорить ему не дали. По знаку танкиста в хату ворвались трое военных и начали избивать. Он сопротивлялся, кулаком сшиб кого-то с ног, понимая, что этим окончательно подписал себе смертный приговор. После удара рукояткой пистолета по забинтованному затылку он потерял сознание.
Очнулся опять в сарае, на глиняном полу у дверей. Переполз на солому, уткнулся лицом в нее, задохнулся от запаха прели. Повернулся на бок. В щели под крышей пробивался рассеянный свет. Возможно, был вечер того же дня, а может, утро следующего. Он этого не знал.
«Зачем меня не убило там, на плацдарме, на берегу Днепра? — тяжко, как ржавые петли, проворачивались мысли. — Почему не пристрелили здесь? После всего, что случилось, лучший выход».
В висках и затылке опять закололо. Свет в щелях почему-то начал меркнуть. Так бывает, когда при ясном небе вдруг набегают тучи, по земле начинают ползти тени, и вскоре всю округу затягивает мрак; тогда неуютно, тревожно становится на душе. Такое же происходило сейчас и с ним.
Ильин открыл глаза. В амбарную дверь вползала промозглая сырость. Склонившийся над ним солдат в каске дергал его за рукав.
Ввели в ту же хату, где допрашивали раньше. На столе уже не стоял телефон, не было и тех людей, которые били его. Со света, в полумраке комнаты, он не сразу разглядел офицера в длинном плаще, высокой фуражке. «Сплавили меня в разведку? — подумалось ему. — Надеются из меня что-то выжать?»
Он не ошибся, по вопросам понял, что от него хотят и рассчитывают добиться многого. Этот — не полевой танкист, он вопросы ставил не в лоб, заходил издалека, с хитрецой, с подвохом. Хмельная затея овладела Ильиным. Он заявил:
— Все расскажу. Тем, которые допрашивали, ничего не сказал. Они — люди грубые. У вас обхождение другое.
Офицер вскинул брови, подбодрил:
— Мы поняли друг друга. Договоримся.
«С теми… я тоже договорился. Без малого — ухлопали», — подумал он с отчаянной веселостью и продолжил:
— Вас интересует, какие новые части против вас появились? Все та же армия, которая гонит вас от Сталинграда.
Переводчик сбился, видно, не сразу нашел, как передать значение слова «гонит».
— Боевых задач у нас немного. Всего три, — Ильин вытянул в сторону офицера растопыренные пальцы, начал их загибать. — Первая — в ближайшее время возьмем Киев. Как пить дать.
Опять переводчик замешкался, что-то долго пояснял офицеру.
— Вторая — выйдем на границу и вышвырнем вас с нашей земли.
Как он понял, немец оказался не дурак, с первых же слов уловил издевку.
— Третья? Продолжайте, — пренебрежительно протянул он.
— Берлин возьмем. За все, что вы натворили у нас, строгий счет предъявим.
Ильин замолчал, встретился с колкими глазами офицера. Взгляд его ничего хорошего не предвещал.
— Три задачи? — нервно засмеялся офицер, снял фуражку, тряхнул волосами. — Вам лично ни одной из них выполнить не суждено. До этого мы вас прежде трижды убьем.
— Убить можно только единожды, — возразил Ильин.
— Вы напомнили о Киеве, — не слушая, резко сказал офицер. — Там на площади вас и повесим. Это первая ваша смерть. Потом сбросим листовки над вашей армией, сообщим, что майор Ильин добровольно сдался нам и выдал военные планы русских. Это — вторая.
Офицер достал из планшета удостоверение Ильина, полистал.
— Здесь ваш домашний адрес. Это третья ваша смерть. Пошлем агента к вам в тыл. Он найдет способ довести до вашей семьи, до всех, кто вам верил, о вашем предательстве.
У Ильина мурашки забегали по спине. За год жизни на оккупированной земле узнал, как они могут ошельмовать человека.
В этот раз его не били. Подержали еще немного в сарае и теперь везли куда-то. Может, уже осуществляли свое коварное обещание.
Запахло каменноугольным дымом, машинным маслом, мазутом. Скоро грузовик проскочил через переезд, тускло блеснули рельсы. Миновали перелесок и оказались перед стоящим на пути товарным составом. На платформах громоздились танки, самоходки. У одних была продырявлена броня, у других обрублена пушка или сворочена башня. Впереди локомотива полувагон, груженный камнями. Между паровозом и платформами затесался «телячий» вагон с наглухо задраенной дверью.
«Накостыляли где-то, — мстительно подумал Ильин. — Не на моем ли плацдарме? Хрен тебе, а не Днепр», — посулил он майору-танкисту.
Грузовик остановился. Один из солдат, стороживших Ильина, соскочил на землю, второй продолжал настороженно следить за пленным. Ильин жадно шарил взглядом по перелеску. Улучить бы момент…
Неожиданно реванул паровоз. Короткие тревожные гудки расплескались над перелеском. Неподалеку начал бить крупнокалиберный пулемет. Из-под низко нависшего над дорогой темного облака вынырнули три самолета и уступом, один за другим, на бреющем прошлись над составом.
«Наши, «ишачки», — Ильин обрадовался, теперь он не один перед немцами.
Гул моторов задавил паровозные гудки, лишь было видно, как в посеревшем вечернем воздухе вспыхивали клубы пара.
Первая бомба рванула с недолетом впереди состава. Вторая грохнула возле автомашины. По брезенту стегануло пламя, тент посекло осколками, автомобиль, словно спичечный коробок, опрокинуло набок. Ильин, опомнившись от удара, почувствовал сверху себя тяжесть. Это был солдат-охранник, убитый осколками наповал. Мелькнуло в голове: «Не хватало, чтобы свои разбомбили». Столкнул охранника.