– У меня есть личный счёт в этом баре, – сказал я. Она улыбнулась и посмотрела мне в глаза.
– Может, у тебя и имя есть?
– Томми… Том… Томас, – пробормотал я, потому что меня называли то так, то эдак.
– Как тебе больше нравится? – спросила она.
– Как тебе больше нравится, – сказал я.
– Я хочу танцевать, Томас, – внезапно заявила она, откинув назад плечи и волосы.
Я удивился, что она предпочла называть меня полным именем. При словах о танцах я покачал головой.
– Что угодно, только не это. – Я рассмеялся. Она в шутку надула губы, и я про себя взмолился, чтобы мы по-настоящему сблизились – так, чтобы ссориться, и всерьёз надувать губы, и страстно мириться.
– Ну пожалуйста. – Она чуть наклонила голову.
– Я не умею танцевать, – признался я, когда бармен принёс коктейль и поставил перед ней.
– Все умеют танцевать, – заметила она, покачивая плечами в такт «Свободной птице»[9]. – Надо просто двигаться под музыку.
Она выжала лайм в бокал, размешала тонкой соломинкой и сделала глоток. При виде того, как её полные губы коснулись стекла, а волосы густой волной упали ей на лицо, у меня перехватило дыхание. Я отвёл взгляд, тоже заказал выпивку. Я уже был немного пьян, но решил, что для храбрости нужно ещё. Сильно напиваться мне не хотелось – я надеялся сохранить в памяти наш разговор до мельчайших подробностей. Я спросил у неё, что она делает в Нэшвилле, и она рассказала, что присматривает за двумя малышами в Брентвуде, а сегодня у неё выходной. Потом добавила, что Нэшвилл любит за музыку.
– Ты тоже музыкантша? – спросил я, зная, что музыкантов здесь пруд пруди, и всё же заинтригованный.
Она кивнула.
– Я певица. Во всяком случае, хочу ею стать.
– И в каком жанре выступаешь?
– Сертанежу. Бразильский музыкальный стиль… песни о музыке, о любви… о разбитых сердцах…
Я кивнул, заворожённый.
– Может, как-нибудь мне споёшь?
– Может быть. – Она одарила меня медленной улыбкой. – А теперь ты расскажи о себе, Томас. Ты из Нэшвилла?
– Да. Родился и вырос.
– В какой части Нэшвилла? – спросила она.
– В этой самой, – ответил я. Она рассмеялась и коснулась большим пальцем нижней губы.
– Что, прямо в баре?
– Нет. – Я улыбнулся. – Я имею в виду, – в восточном Нэшвилле. На этом берегу реки.
Она кивнула, будто поняла, что я имею в виду – что река Камбелэнд отделяет гламурный город от моего грязного захолустья.
– Почему же ты не на Нижнем Бродвее?[10] – спросил я, про себя прибавив «с другими красотками».
– Потому что там не встретишь таких мужчин, как ты. – Она улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. Мы немного помолчали, потом она спросила:
– А ты чем занимаешься, Томас? Кем работаешь?
– Я плотник, – сказал я, опустив глаза и постукивая большими пальцами по барной стойке. Я был готов к тому самому взгляду, каким смотрят на тебя девушки, когда узнают, что ты не работаешь в офисе и лишь полтора года проучился в колледже, а потом остался без денег, был отчислен и пошёл обрабатывать древесину.
Но если она и была разочарована, то виду не подала. Казалось, она даже заинтригована, хотя с моей стороны глупо было так думать. Я встречал девушек, которые первое время врали мне, будто им нравятся мужчины, умеющие работать руками. Я был рад, что она не стала врать. Она просто спросила:
– Значит, ты делаешь мебель?
– Ну да.
– Какую?
– Любую, – ответил я. – Столы, полки, шкафы, парты. Я люблю делать выдвижные ящики.
Она рассмеялась.
– Ящики?
– Да. Ящики, – ответил я. – только не такие, которые скрипят и дребезжат по металлу, а гладкие, полностью из дерева… соединённые «ласточкиным хвостом»… они словно шепчут, когда их выдвигаешь. – Я тихо присвистнул.
Она наклонилась ко мне ближе и кивнула, словно понимала артистизм моего искусства. Искусства делать мебель, которая, может быть, станет фамильной. Хотя до этого мне было далеко. Я закончил обучение, но освоить предстояло ещё многое.
– Значит, ты делаешь будущий антиквариат? – Она придвинулась совсем близко, я ощутил щекой её тёплое дыхание.
– Да, – ответил я. Она была магнитом, силовым полем, и я не смог удержаться от поцелуя. Я прижался губами к её губам, ощутил вкус алкоголя и лайма. Её губы были божественны, моё сердце едва не взорвалось. Несколько пьянящих секунд – и она оторвалась от меня, чтобы сказать мне, что пусть я и не умею танцевать, но целуюсь превосходно.