Это мой дом. Сейчас уже да. И, знаешь, я, пожалуй, не пожалел, что я уехал. К тому же я обещал матери – она мечтала об этом, повторяя, что там, в своем государстве, с нами не случится того, что случилось здесь, в Польше, ну и во всей Европе.
Анна сжала его руку.
– Но все это не отменяет моей тоски по старушке Европе! – рассмеялся он. – И каждый год рвусь сюда как оглашенный: к Европе и к тебе, Аннушка.
Остановились у маленького кафе выпить кофе.
Тут выяснилось, что Марек проголодался. В меню оказались только что вспоминаемые пероги – большие вареники с сыром. Как же он наслаждался! Причмокивал и причавкивал, постанывал и похрюкивал, а Анна радовалась и смеялась – сбываются мечты!
Дальше был старый, почти разрушенный замок с какой-то мистической страшной историей, холодный домашний лимонад в кафе, маленький магазинчик с изумительными салфетками с вышивкой, и она уговорила его купить их в подарок жене.
А потом снова дорога и снова горы и деревушки, магазинчики и кафе, и они увидели указатель на конюшню.
Марек обожал лошадей. Лошадей и собак. Впрочем, как и она. И здесь они совпадали.
Свернули к конюшне. Удивились вылизанным, ухоженным красавцам – все как на картинке! Марек спросил у работника, можно ли прокатиться верхом. Ему вывели высокую пегую кобылу. Оглянувшись на Анну, словно спрашивая ее одобрения, он светился от счастья. Обеспокоенная, Анна неуверенно глядела на него, но он уже был в седле.
Конюх вывел кобылу на улицу.
– Осторожнее! – только и успела выкрикнуть Анна, и Марек скрылся за пригорком.
В изнеможении она села на скамью.
Господи! Он уже не мальчик, не дай бог упадет, не дай бог что-то сломает! «Матка боска, не дай ему упасть, умоляю тебя!» И Анна стала молиться. Вглядываясь в даль, она вытирала уставшие и разболевшиеся глаза – ей казалось, что его не было невозможно долго, целую вечность. «Надо было его остановить, – твердила она про себя. – Какая я дура! Наверняка он упал и что-то сломал! Да где же он? Так, надо действовать!» Она решительно встала и направилась к конюхам.
У входа в конюшню обернулась и увидела Марека, он подъезжал. Спешился ловко, ладно, как опытный ездок. А какая радость была написана на его лице, как молодо горели его глаза!
«Молчи, – приказала себе она и выдавила улыбку. – В конце концов, ты ему не жена. Кстати, а кто ты ему?»
Вернулись под вечер, уставшие, еле живые. Распрощались у ее номера – он всегда ее провожал.
– Ну как ты, жива? – спросил он, с тревогой заглядывая ей в глаза. – Очень устала?
– Очень, – кивнула она. – Но я счастлива, Марек. Спасибо тебе.
И это была чистая правда.
Пани Тереза готовилась к рождению младенца – шила чепчики и распашонки, украшала постельное белье вышивкой, кружевами и ришелье. Потом принялась за вязание и раз в три дня появлялись новые шапочки, теплые пинетки и носки, рукавицы и шарфики, кофточки и рейтузы.
А у Амалии случился роман, и это тоже было событие и еще – страшная тайна. Любовник сестрицы, пан Ежи, был старше ее на пятнадцать лет и, конечно, женат. Коренастый, полноватый и кривоногий, он стоял на земле очень устойчиво. Всегда в костюме в полоску, светлой рубашке с накрахмаленным воротничком, который отчаянно резал его толстую шею, и в ярком галстуке с непременной золотой булавкой.
«Какой он пошлый! – подумала разочарованная Анна. – И этот четкий пробор, и блестящие, слишком аккуратные усики – фу, просто персонаж из какого-то комикса! Неужели в него можно влюбиться?»
– Зачем он тебе? – спрашивала она у Амалии. – Старый, некрасивый и вообще комичный.
– Не у всех молодые и красивые, – огрызалась сестрица. – Не всем так везет! Это ты у нас счастливица – оторвала молодого, красивого и богатого и сразу заимела собственный дом.
Не обращая внимания на колкости, Анна убеждала сестру, что она впустую теряет время, пан Ежи никогда не оставит семью, повторяла, что Амалия красавица и найдет себе приличного мужа. Но тщетно – сестрица и слушать ничего не хотела. Амалия все и всегда обожала делать назло.
А вскоре случилось вот что – прознав про интрижку, жена пана Ежи ворвалась в дом пани Малиновски и устроила грандиозный и непотребный скандал. Ее голос гремел на всю улицу. Испуганные соседи распахивали окна, вслушиваясь в ругань оскорбленной жены.