— Господи, какой же он клоун! — злобно прорычал Станислав Олегович, которого я даже и не заметила возле себя.
Воспоминания о родителях все сильнее разогревали ненавистное мною чувство — тоску. И эти воспоминания о самых любимых людях никогда не приносили мне и грамма теплоты в сердце. Каждый раз я чувствовала лишь отравляющую организм боль. Я чувствовала огромный комок обиды, что раздирал горло так сильно, что казалось у меня начиналась ангина. Я задыхалась от воспоминаний о них и каждое воспоминание, мельком прокрученное в моей голове, казалось, ломало кости.
Но я собрала все это в общую кучу и затолкала глубоко внутрь себя, возвращая все внимание на Станислава Олеговича. Мне не больно. Совсем нет.
— Почему же он клоун?
Босс мельком бросил на меня взгляд, а затем вернул его на сцену, где уже какой-то мужчина пожилых лет выкупил картину за тридцать тысяч долларов. С ума сойти, а я ведь даже подумать не могла о том, что все эти толстосумы, думающие о себе и только о себе, способны совершать добрые поступки. И все благодаря моему отцу.
Емельянов сказал, что мой папа был основателем этого благотворительного аукциона. И почему он никогда не рассказывал нам с мамой о том, что помогает маленьким детям? На такие благотворительные вечера я бы точно ходила и даже принимала бы участие.
— Потому что лапшу на уши вешает и посмотри сколько идиотов на это ведется, — все сильнее злился Станислав Олегович, а я никак не могла понять о чем он вообще говорит.
Вопросительно уставилась на босса, но тот и взгляда не бросил в мою сторону, продолжая убивать глазами Емельянова.
— О чем вы говорите? Какую лапшу он вешает всем нам на уши?
— Ваше ранимое сердце не выдержит этой правды, Агата.
А я непроизвольно с грустью ухмыльнулась от его слов. Ну, что вы, Станислав Олегович, от моего сердца уже давно ничего нет.
— И с чего же вы решили, что я ранимая?
И только сейчас он наконец посмотрел на меня. Встретился с моими глазами, в которых уже очень давно остыли любые признаки слабости. И лишь безжизненность казалось покрывала холодом любого на кого я решу посмотреть.
Но по выражению лица Станислава Олеговича казалось, что он находил в них то, о чем я, наверное, никогда даже и не догадывалась.
— Все это — умелая схема по отмыванию денег, Агата. Калинин был умный мужик и я его ни в коем случае не осуждаю, но только потому что не имею на это никакого права. Это жизнь и в ней каждый крутиться так, как он умеет. Но зарабатывать на "детях", — и он в воздухе презрительно нарисовал кавычки, а я совершенно забыв про выдержу, начала, словно в бреду махать головой, пока мои глаза все увереннее превращались в хрусталь.
— Нет, — практически шепотом выдохнула я, чувствуя как горло начинает першить.
— Я говорил ведь, что вы ранимая. Теперь мы убедились в этом оба.
От его слов. От всех его слов, я с силой сцепилась кулаки. Желание набросить на него с криками обвинений было настолько огромным, что всю свою выдержку сейчас я измотала до нуля лишь бы сдержать этот порыв.
Он врет!
— Это не правда, — первая слеза уже обожгла щеку, а остывшая в глазах слабость разгорелась как сухая листва, в которую швырнули горящую спичку. — Это не правда.
И пускай мозг уже орал во все горло о том, чтобы я заткнулась, но желание оправдать самого близкого человека было сильнее.
— Я не принуждаю вас в это верить… Вы что плачете? — Станислав Олегович резко схватил меня за подбородок, заставляя поднять глаза и взглянуть на него. И видимо заметив мои слезы, тут же смягчился, опуская подушечку большого пальца на середину щеки, точно на соленую капельку. — Агата, почему вы плачете?
А мою истерику уже невозможно было остановить. Я думала мой отец хороший. Я думала он никогда не был таким же как и все эти люди, которых изо дня в день я мысленно осуждала и ненавидела. Я считала, что могу гордиться любым поступком своего отца. Я с уверенностью считала его хорошим человеком… А он зарабатывал деньги, прикрываясь детьми?!