Нет, сегодня ничего, кроме целительного приема у доктора Айзенштата! Иначе Лев Ксенофонтович Брахман потеряет еще одного ребенка. Вот так примерно и надо сформулировать «отмазку» от вызова на ковер.
— Слушай, Миш! А ты можешь… как тогда, в незапамятные, отпросить меня у папаши. У нас трагедия. Без твоего слова я невыездной… то есть не выходной из дома.
И поведал о смерти Марты и о своем растрескавшемся под тяжестью супер-эго душевном микрокосме. После чего, вытирая испарину, пробормотал шепотом: «Иисус Мария шолом тебя в душу». Загадочная богохульная приговорка Мишкиного учителя Петровича, ставшая для Левы оберегом. Теперь можно расслабиться!
Миша, как всегда, понял без толкований и пообещал немедленно замолвить словцо. Теперь Лев Львович свободен от темных поручений, от интриганских паутин, от смутного чувства вины за то, что тебя делают орудием стяжательских схем, а ты соглашаешься. Потому что в вечном долгу перед родителем. Ведь это ему Лева должен быть благодарен за музыкальную карьеру. Лев Ксенофонтович бережно выхаживал и окрылил своего дрожащего Львенка — хотя этот хваткий монстр Баха от Штрауса не отличит. Но при этом однажды позаботился о смысле и о даре, в котором понимал, простите, как свинья в апельсинах. Но в папе сильна природная чуйка. Жаль, что Маркуша, сын Левы, ярый нонконформист, послал демонического дедушку по трем осям. Нельзя отказываться от родовой силы! Фатальная ошибка. Лева костьми ляжет, но уговорит непокорного сына не совершать ее. Хотя про себя он гордится выкрутасами своего первенца. Сам Лева так не смог.
И хорошо, что есть Миша Айзенштат, доктор духа, которому можно довериться больше, чем себе. Который не назовет тебя жалким инфантилом после нелепой просьбы «отмазать от папеньки»! Неужели есть люди, выживающие в этом безумии без исповедников? Кому они доверяют свои постыдные тайны?
— Знаешь, я сегодня отказался от пациента. От женщины, которую лечил много лет. Она была… не совсем по моему профилю, но так уж вышло.
Миша был взвинчен, курил одну за одной, и, войдя в кабинет, Лева понял, что сначала ему самому придется влезть в шкуру исповедника. Впрочем, он любил слушать Мишины истории.
— Так вот, она у меня появилась лет пятнадцать назад. Алкоголичка, мать-одиночка. Резала вены, случай типичный… У нее был сын, совсем еще пацан, лет одиннадцать — двенадцать. Вот что с парнем делать? Не в детдом же! Я взялся, хотя не хотел адски. Алкоголические суицидальные попытки и трезвые — небо и земля. В общем, подкупила меня эта обездоленность. Да и кое-что еще. Пьющие бабы обычно отвратительны в своих пьяных агрессивных истериках — будь она хоть самой что ни есть утонченной поэтессой. Я такую за квартал чую, даже если она в глубокой завязке и не успела покрыться запойными кракелюрами. Но здесь был редкий случай тихого женского алкоголизма. Ну не мог я пройти мимо!
Лева невольно хохотнул от вечной Мишкиной двусмысленности. Чужая трагедия кощунственно подняла ему тонус.
— Так… чего же ты бросил свою смирную пациентку?
— Да не то чтобы бросил, — досадливо сморщился Миша, разминая сигарету в требуху. — Я ее вел лет пятнадцать. Выводил из запоев в очень приличные ремиссии. Знаешь, принято считать, что у алкашей выхолощено ядро личности, и его заместила адская жажда. Но это не совсем так. И не у всех. Однако зачастую и достойный врач думает о пьющей матери через призму аморальности. И поневоле душит ее рутиной долга перед детьми. «Она должна выполнять элементарные обязанности! Раз она родила — она должна». Что ж, мы, социально адаптированные люди, так воспитаны. Но здесь наше воспитание не работает. Надо добыть чистый импульс любви! Звучит примитивно, плоско — как «выжать слезу» для режиссера пошлой мелодрамы. Только здесь выжимается не слеза, а титаническое действие. Потому что бросить пить — это подвиг. Я вполне серьезно. Врачу-психотерапевту надо очень кинематографично нарисовать картину, но не долженствования, а поэтапной гибели ее ребенка после того, как она уничтожит себя — одним махом или на это уйдут годы… Потому что он больше никому не нужен. Вот он стоит один в пустом коридоре. Щуплый, коротко стриженный. И инспектора опеки забирают его в казенный дом. Квартиру у него… ну формально пока не отберут, но рано или поздно его обработают черные риелторы. Ведь из детдома он выйдет сломленным наркошей или пьяницей… да, есть еще бандитско-уголовный вариант, уличные банды — но это тюрьма и тоже ранняя смертность. Ёксель-моксель, я не запугиваю, это все так и есть в нашей стране-котловане. И матери остается из последних чахлых силенок схватить дитя в охапку и не дать котловану его сожрать… Звучит сентиментально, но я эту пациентку именно так вытаскивал. Правда, надорвался и свою семью не сохранил. Можешь себе представить, жена была уверена, что у меня с этой алкоголичкой роман!