— Шур, дорогой, я тоже это подозревала! — Лера просто не могла не разыграть скетч. — Скажу больше! Я подозреваю, что мой папаша был ее сообщником! Я вообще давно мечтаю его посадить…
Шурик расхохотался:
— Узнаю боевую подругу по антикварному черному юмору! Обязательно как-нибудь посидим, вспомним былое, выродим какой-нибудь симпатичный артхаус. Только мне сейчас надо бежать, меня ждут в одном месте… давай созвонимся, о’кей?
«Потрясающая востребованность в полпервого ночи», — проворчала про себя Лера. И словно бы ничего не случилось. Может быть, это вовсе не он зависел от Марты, может, все наоборот? Мысль промелькнула и затонула в мутных водах метродремы… Как прекрасно, что наконец можно будет просто уснуть!
Триллер «Ретро»
Миша Айзенштат с отвращением опорожнил пепельницы и даже вымыл их, что всегда вселяло в него умиротворяющую иллюзию очищения.
Он, заслуженный курильщик, терпеть не мог эти кладбища окурков, которые у иных доходяг могли красоваться посреди обеденного стола. Кощунство! И — победа. Он наконец поговорил с Лерой. Не один месяц он готовился к этому разговору, он дотянул до последнего, — ведь лето! А оно, как известно, проходит быстро, исчезает моментально, как песочная картина с опрокинутого подноса. И он не зря выбрал телефон. Исходя из особенностей взрывной Валерии, конечно! Если бы он стал внезапно назначать встречу тет-а-тет, она бы пришла к нему, словно солдат к присяге, а это совсем не то, что нужно! Предложение тонкое, интимное. Почва для него давно подготовлена, это все чувствуют. Но согласие ни в коем случае не должно быть вынужденным. А нужные вибрации в голосе Миша расслышит и по телефону.
И он их расслышал! Все было сумбурно, но Валерка не сфальшивила. Она примет Катюху. Да, все дело в том, что Мишина дочь захотела жить у Леры, верной маминой подруги. Реакцию на смерть матери не объяснишь причудами переходного возраста, это не каприз. Игнорировать это желание преступно — Миша понимал это не только как отец, но и как доктор. Катерина сразу не приняла мачеху, несмотря на папину вкрадчивую психотерапию. Но ведь мачехой была не новая жена Миши, как это обычно бывает в этих печальных обстоятельствах, а… как бы сказать деликатнее — жена, от которой доктор Айзенштат так и не ушел к еще одной любимой женщине. Соне, Катиной маме. Романический клубок, однако — не путать с романтическим! Катю, конечно, в него не впутывали, но она всегда была активным громким ребенком, который интенсивно интересовался миром. Чувствительным и ранимым, но при этом бурно выражающим свою позицию и, что греха таить, везде сующим свой задорный длинный нос. И этот нос, конечно, все чуял, а его хозяйка проявляла трогательную мудрость, понимая, что папа… он такой энтузиаст своего дела, что, в сущности, он и в старой семье толком не живет, и к новой не прибился. Он особенный, уникальный, таких больше нет, и за это ему многое можно простить. Дети — великие адвокаты своих отцов, какими бы мерзавцами они ни были. Хотя в этих панегириках чувствовалась Сонечкина рука. Вот кто был уникальным! Она умела устроить идиллию на лезвии бритвы. Катюха с младенчества любила Леру, мамину ближайшую и подругу, и единомышленницу. Кто еще продолжил бы Сонину тему о булгаковском Иуде, который, как Деточкин из «Берегись автомобиля!», «конечно, виноват, но не виноват»?! Кто еще стал бы проповедовать о том, что канонический предатель — он на самом деле захлебнувшийся в своей мирской преданности самый ярый ученик, который просто не понял Христа. Он хотел, чтобы его Господь стал царем на Земле, и он надеялся, что Иисус не откажется от этой власти, но Бог-сын уже достаточно пожил среди людей и узнал порочность любого трона. Он уходил на Небо, только там он мог царствовать… И только Лера сумела собрать студентов после Сониного ухода и объединить их в своем театре, найдя живую форму семинаров… словом, сохранить любимые идеи умершего преподавателя в студенческих душах. Что редкость необычайная…
Катя пока ничего не знала об Иуде. Просто Лера являла собой единственно любимый детьми тип родительской подруги — младшей, со вседозволенностью и безнаказанностью среди прочих гостинцев. И к тому же затейницей, и, что безмерно важно — с легкомысленным и текучим, как вода, материнским началом. Как будто бы у нее тоже есть дети. На самом деле нет, но она к этому готова и не скучает от детских проблем, и не отстраняется от них смущенно… Хотя доктор Айзенштат знал, что это не педагогическое призвание, а артистический темперамент. И это его беспокоило более всего. Одно дело — симпатизировать ребенку подруги, временами бурно встречаться и тетешкать его пряничными домиками, а другое — взять его к себе. Растить его, воспитывать, терпеть капризы и подростковые бури. Отвечать за него. И главное — любить.