Какая инфернальная картина семейной жизни… Серж размышлял над тем, что услышал за последние дни, разбирая чердачные завалы. Здесь, в этом доме, был шикарный чердак! По высоте потолка это был полноценный второй этаж, но захламленный и пропылившийся. Светившее в восточные окна утреннее солнце разрезало лучом пыльную завись, будило дремавшие запахи прошлого. Сюда бы приезжать для просеивания сознания через мелкое сито покоя. Серж нацелился разобрать эти завалы и устроить тут свое гнездо — ему же разрешают, так почему бы не воспользоваться. На сей раз судьба-индейка распорядилась справедливо. Что, если бы ему одному досталось это гнездо? Он бы… не знал, что с ним делать! Продать — жалко. Ведь не покосившаяся деревянная изба где-нибудь на отшибе. Шикарное место, яблонево-грушевый садик и дом в духе английской деревушки. У него своя неповторимая физиономия, а Серж, замахнувшийся на кинематографичное мышление, к фактуре был чувствителен. В общем, дом он продавать бы не стал, но и не жил бы в нем. А дом живой и не выносит пустоты. Зато теперь он получил убежище вместе с живой душой и согревающими руками. Приедешь — тетя Пана пирог испечет. Малиновый, яблочный… или с капустой. А так — кто бы здесь пек пироги? Нет, лучше здесь бывать наездами.
А продать этот уютный островок и купить квартиру в панельном уродце на окраине мегаполиса, с пробками и орущими за стеной соседями? Экая банальность. Порча кармы, да и только. И с этой мыслью Серж извлек из чердачных сокровищ крылья ангела. Театрального реквизита и обломков карнавальных костюмов здесь хватало, но крылья были целые, любовно созданные из белых перышек, и чья-то заботливая рука давным-давно аккуратно закутала их в пленку, из дыр и трещинок которой оголялась ангельская нежная шерстка. Детские новогодние одежки впитывают в себя эпохи. Когда нет места, их пытаются сбагрить знакомым с младшими отпрысками, но не тут-то было. У каждого времени — свои герои… Чердак — самое оно для хранения этих бутафорских сокровищ, пока не придет вандал типа Сержа и не снесет все на помойку. Нет, вандалом быть не хотелось. К тому же он знал тех, для кого подобный хлам на вес золота. Маленькие доморощенные студии, укромные театры. Лерка, наконец! И он сам. Была у Сержа одна задумка с участием детей. Надо бы спросить у тети Паны, а не захотят ли ее многочисленные внучки пофорсить в крылышках ради искусства…
Погрузившись в чердачные катакомбы, Серж прислушивался к нарастающему шуму внизу. Вот как раз и отпрыски прибыли. Хотя детских голосов что-то не слышно. Слышен был женский, и он что-то громко доказывал, а тетя Пана спокойно возражала и пыталась кого-то утихомирить.
Сержу вспомнились ее слова о том, что убийца сюда не сунется. А почему? Что здесь за особая зона… Он уже шел по лестнице, держа в руках крылышки, как вдруг ему навстречу кто-то выбежал — он даже не успел понять, кто. Зато сработал инстинкт самосохранения, который весьма ослаб, пока он гостил здесь. Но, увидев направленное на себя дуло и не успев понять, настоящее ли оно, Серж, словно щитом, прикрылся… ангельским крылом из сетки и перышек.
Через мгновение он сгруппировал нужные мышцы и обезьяньим прыжком обезвредил и обездвижил противника, выбив у него из рук газовый пистолет, видимо переделанный в боевой. Но его интересовал не столько пистолет, сколько сам враг, который оказался ревущей с пеной у рта злобной бабой, истинным исчадием ада. В следующее мгновение он услышал, о чем безуспешно вопила тетя Пана:
— Он ничего не наследует. Уймись!
Действительно, обидно пасть ни за что. Обделенным наследником, который по нелепости прослыл наделенным и богатым, — и его за это застрелили из какого-то некрасивого пистолета. Почему-то обидно, что оружие ущербно и не удовлетворяет эстетических запросов жертвы. Надо в следующий раз лучше подбирать реквизит. Зато сценка в духе раннего Альмодовара — прикрываться крыльями ангела — не нова, но вечна.