Пока безумная Вирджиния вещала, Серж хватал ртом воздух, изумляясь, до чего может дойти бред человеческий. А потом он вспомнил ту самую таинственную фразу тети Паны о том, что в ее дом не придет убийца. Какой же он был идиот! Ведь такая уверенность может быть лишь в том случае, если убийца… уже здесь.
И он молчал и слушал. Слушала и тетя Пана, в которой он так опрометчиво узрел эталон благородства. А может, она сейчас извернется и вколет снотворное не своей бесноватой невестке номер два, а Сержу? Может быть. Что ж, лев, например, тоже благородное создание, но никто не будет спорить с тем, что он убийца. Нет, не то. Лев — хищник. А человек, простите, венец творения, он не хищник и не жертва. Вот она — победа: пройти тем срединным путем…
Меж тем процесс правды продолжался, и Сержу было позволено узнать даже то, зачем встречалась тетя Пана со своим анфантеррибль в роковой день: Марта хотела показать ей, куда хочет ее отселить. Много лет назад Прасковью отселил муж от родного сына, но она с этим справилась. Справлялась, надо понимать, лет тридцать. Сын пошел в нее, оправдал ее музыкальные надежды, настрогал ей внуков. Казалось бы, вопреки всему, Пана не пропала. И вот теперь ее отселяет дочь. Притом уверенная, что матери во благо… И все мы знаем, благодаря активистке Гуле, что драгоценной матери семейства отведена почетная роль в великом репродуктивном проекте Марты, которому скоро будут подражать все мировые знаменитости.
Серж, конечно, ничего не знал о планах жены. Он вообще почти никогда о них не знал, так что ничего удивительного. Как выразилась бесноватая Вирджиния, у Брахманов куча каморок для прислуги.
И что прикажете… думать? С Сережиной стороны сочувствие убийце — грех. Он не хотел впускать в себя это по-детски порочное чувство, но оно было неизбежным. Никого нельзя убивать. Прислонившись горячим лбом к холодному камню этой очевидности, он искал трещину не в заповеди «Не убий», а в земном законе, согласно которому каждый убийца должен понести наказание. Дальше начинались философские дебри. Но любая тропинка к свету выводила его к решению срочно уезжать отсюда. Зачем он, мелко-корыстный дурень, угодил в чужой семейный смерч… Даже Шурик, сладкоречивый маргинал, полез туда не бессмысленно, как задыхаясь, кричала несчастная Вирджиния Вульф:
— Понимаете, даже этому приживалу-извращенцу Шурику достанется хата в Риге. Даже ему! Прощелыге, ничтожеству… а родным внукам — шиш. Просто Шурик оказался лучшей сиделкой для тяжелобольных. Ни на что больше не годен, а вот здесь подошел. Он же за Ксенофонтычем ухаживает! А вы не знали?! Ты-то, тетя Пана, знала? Сиделке-то платить жаба душит… Правда, старик еще в такой форме, что всех нас переживет. Но ведь все под Богом ходим, хоть у них вместо Бога теперь какой-то шарлатан с дешевыми лекарствами из девятнадцатого века. Ксенофонтыч тоже подсел на эту идею. «Аптека тетушки Дороти»! Домохозяйки в восторге… Смех на палке. Главная тетушка Дороти — это ж у нас ты, тетя Пана. И медсестра, и провизор, и лаборант. Они забыли, кем ты работала. Просто на пенсии давно, но профессионализм твой от времени не поблек. Ты всегда лучше участковых куриц-докториц знала, что с нашими детьми. И конечно, сумела подсыпать Марте правильную дозу снотворного. А помнишь, ты рассказывала мне, что какой-то особой комбинацией с барбитуратами в одном из штатов Америки казнили заключенных? Я запомнила. Если вкратце, то все было примерно так: вы посмотрели квартиру, ты сказала, давай зайдем в кафе и поговорим об этом, а там незаметно подсыпала Марте все, что нужно, в лучшем виде. Например, когда она отлучилась в туалет. О, совсем забыла — напиток должен был быть с особым вкусом, который затмевает лекарство. Но, я так понимаю, это твое изобретение и ты мне его не скажешь… Может быть, хороший коньяк? Но тогда она отбросила бы коньки прямо в кафе.