Не смущайся, это всего лишь ассоциация с поговоркой «за неделю Гамлета на суахили можно перевести», знаешь, да?
Игорь кивал с вежливым демонстративным равнодушием. В ту осень ему было до омерзения одиноко в Москве.
Или это не его фраза и не про ту осень. Милка так говорила, а он не очень внимательно ее слушал. Точнее, давал ей выговориться после черной полосы, но не вникал. Они только-толь ко познакомились тогда и еще не знали, чем обернется знакомство, и, как водится, на главное глядели вскользь. Зато теперь Игорь жадно выковыривал все детали, застрявшие в сгнивших резцах памяти, развлекал себя во время полусонной дороги на предпоследнее метро. Дрема, невольная игра пассажиров в бутылочку, когда бродячая пивная тара катается из угла в угол, — и шквалом обрушивающееся прошлое, и не отпущенный, не отмоленный грех. Все это Игорь пытался уместить в сценарный формат и не понимал, зачем это ему, и одновременно возгорался неожиданно тонизирующим, бодрящим азартом. Хотя бы таким способом исповедоваться, выплеснуть, сознаться. Вальяжный доцент, ведущий курсы, дал задание: написать так, чтобы он, его величество, поверил. Напоминало дешевое шоу, но чего ждать еще от свалившихся на голову гамлетовских курсов.
Дайте мне откровение, удивление, слезу, хохот, — что угодно, но чтобы сама жизнь обрушилась… чтобы тряхнуло и перевернуло и навсегда бы меня сделало иным… как воду после Крещения. Пусть это будет сыро и шероховато, пусть требует доработки — но красота замысла проступает. В общем, вы меня поняли.
Поняли и принялись кормить сырой «рыбой». Обыденная ловушка — позволение незавершенности. Здесь не прокатит прелесть этюда, фрагмента. И красота замысла не проступит, пока не пройдешь окончательные родовые муки. Нельзя родить ребенка наполовину. Поэтому Игорь подготовил свое болезненное творение одним из последних, зато оно было завершенным, даже излишне завершенным — многие зевали, потому что приходилось слушать всех. Доцент, с полным правом позволяя себе непрофессиональный подход, перебивал, ерничал и делал вид, что учит динамике, агрессивному захвату интереса потребителя, — словом, «западному» прагматичному подходу. Без длиннот, статичностей и прочей зауми. Многие клевали на его шашни с аудиторией — как-никак лучшим обещали открыть дверцу в заветный киномир, оказать протекцию и разные другие сырные объедки из мышеловки. Ну-ну. Игорь лепил свою «красоту замысла» без столь смелых прикидок на будущее. Пусть будет, напишется, завалится за печку, — а через века какой-нибудь Шлиман, прости господи, откопает Игореву рукопись или инопланетяне расшифруют. Во всяком случае, лучше, чем ничего. Хотя бы в кругу друзей-неудачников оправдание своему краху. Потерпевший — лучший танцор, оправдание — готовый тост. Вот, господа, я использовал данный мне шанс, давайте выпьем за то, чтобы нас, как Баха, вспомнили через сто лет. Или хрен с ним, обнимем тростник и уйдем в хаос, ничем не потревожив вселенную?
Игорь написал. Теперь, изрядно отточившись с давних золотых времен, он не рисковал обозначать жанр. Никаких уже киноповестей и тем более сценариев. Просто история — а там хоть горшком назовите! История о происшествии, таком далеком и странном теперь. Итак, не важно, сколько лет назад, Игорь, патлатый, заводной и неунывающий, был вынужден покинуть съемное насиженное гнездо. Цены взлетели, и назрело старинное бродяжническое решение найти компаньона, чтобы поделить ежемесячное ярмо на двоих. И что-то масть не покатила, и «подельник» в Сети шел какой-то ненадежный, и мироощущение, как тонконогий треножник, зашаталось. В такие моменты легко запить, учитывая вредоносное межсезонье, но знакомцы бросили Игорю соломинку в виде «не мальчика, но девочки». То есть Милы, прихрамывающей барышни с дружелюбными глазами.
Говорят, пророк влюбился в походку Айши, увидев ее впервые ребенком. Мила ходила так, словно ей это занятие непривычно. Словно она ходит по горячему песку. Словно она подросток, которого впервые вывезли на море. Подросток чахоточный, но выздоравливающий. И в этой обнадеживающей ноте все дело! Хотя, впрочем, затяжные описательные цепочки — неизбежные шлаки сочинителя. Возможно, все куда проще. Просто бывает так, что недуг не настораживает, а располагает. В детстве Игорь обожал подругу родителей, справную хохотушку, страдавшую артритом, язвой, ревматизмом и даже туберкулезом костей. Некоторые женщины красиво и завлекательно болеют. Вокруг них клубится необъяснимая удача.
Мила милосердно завершила собой текучесть ненадежных компаньонов. Хотя воображение рисовало совсем иной фоторобот надежного соседа, который наконец-то будет без закидонов.