Есть такие моменты, когда руководствоваться моралью и расплывчатыми кодексами чести — попирать святое зерно справедливости, которое Господь все же изредка посылает на землю. Игорь понял, что на сей раз он прогибаться перед исчадием ада, пусть даже в обличии немощной старухи, не будет. Наступила точка росы. Что-то праведное и великолепное на грани наслаждения поднялось в нем, когда он заехал хозяйке в челюсть. Она как-то сразу ойкнула, осела, словно осыпалась, силясь что-то сказать. Словно бы пошла на попятную и хочет просить прощения. Знакомо. Темные, жадные и пустые натуры изводят человека из-за пятна на скатерти, зато отборную жестокость как будто даже уважают. Но теоретизировать по части мерзких психотипов у Игоря не было никакого желания. Он ударил не столько старую женщину, сколько причудливого молоха сознания, что сочиняет все эти удавки долженствования для девочек и мальчиков, все эти тотальные «зависимости» от женщины и каменные стены из мужчин — кормильцев и защитников… Одним словом, Игорь сокрушал нечто, что превращает любящих и молодых в старых и одиноких.
Убил ли он при этом человека? Кто знает, хозяйка уже на ладан дышала. В преклонном возрасте, при неважном состоянии здоровья, разума и совести даже заноза может повлечь необратимые последствия. Но ждать сих последствий, равно как вызывать старухе врачебный консилиум не входило в планы Игоря. Он ушел, предоставив судьбе выбор, в мстительной горячке прокручивая мотив «Что сказать вам, москвичи, на прощание…». Вспомина-а-а-йте нас! — без киноцитаты никуда. Потом, когда аффект остыл, пришлось потерзаться. Многие годы горчил привкус злодейства. На немощную безоружную женщину руку поднял, Раскольников хренов! Но и другой привкус остался: получай, фашист, гранату! Тварь я дрожащая, но право имею. Вот, собственно, и конец фильма. Финал провисает, нет мощного заключительного аккорда. Доцент, должно быть, не убежден. Его не «тряхнуло и не перевернуло». Он сидит, задумавшись о своем. А выступающий уже готов сослаться на опрометчиво отвергнутое им в начале марафона позволение незавершенности.
Знал бы Игорь, каков он, завершающий аккорд. Но доцент, этот «пожилой халтурщик», не собирался ему открывать собственную осведомленность. Он и себе в ней не очень хотел признаваться, срочно абстрагируясь от правды. Это он умел. Милостиво и без объяснения причин причислив Игоря к избранным, которых попросил зайти к нему на «прицельный разговор» на следующей неделе, доцент попрощался с уставшей аудиторией. И побрел по пустынным улицам к метро, размышляя. О пугающей стройности сложившегося сюжета. О своей умершей и нелюбимой жене, которую он даже пытался усовестить тогда: мол, оставь ты ребят в покое, пускай живут. Утрясутся как-нибудь с деньгами, ведь ты еще другую хату сдаешь, что тебе, мало? Но его жена… с возрастом мы все лучше не становимся, однако у нее, похоже, развивалась старческая паранойя. Ведьма… В последние годы, прости господи, от нее несло мертвечиной. Она как огня боялась детей и животных. А ну как квартиранты начнут размножаться на ее территории, и тогда не выгонишь их поганой метлой! Когда парень к себе подселил девку, тут женушка и насторожилась. Этого она стерпеть не могла, все ей чудились страшные иногородние звери, что только и жаждут наплодить нищету и внедриться на ее законное московское наследство. Но доить «зверей» нещадно считала своим святым правом. Как же, квартиры не должны простаивать! На сына наговаривала, не могла простить ему женитьбы на хохлушке. Тот правильно сделал, что от матери отгородился, иначе засосала бы его в свою трясину. Словом, доцент, брезгуя жениными делами и супружеским долгом, — давно жил на стороне, — так и не поверил стонам супруги. Она действительно после того эпизода с ударом быстро угасла. Проблемы с сердцем, инсульт и прочий анамнез. Доцент счел миазмами затуманенного сознания, когда супруга назвала виновного. Опять, мол, твои фобии, ужасы про понаехавших. Отправил жену в больницу. А после ее смерти плотно сошелся с аспиранткой. Так одна разрушенная любовь дала зеленую улицу другой, убрав серьезное препятствие. Во сюжет! Как говорил нынче этот… как его, Игорь, — сплошная киноцитата! Достоевщинка-шекспировщинка. Может, он украл чужую историю, — в смысле не про себя писал, рассказал ему кто… Не раскольничий вид у сочинителя. И как-то не с руки с ним дело иметь, если он тот самый…