– Ладно, научи, – согласился Джору.
– Нет, не могу, – отказалась похотливая лешачиха.
– А почему?
– Да ты небрит, – соврала она, как будто юношеский пушок мог послужить оправданием её страхов к колющимся предметам.
Где-то в чаще однозвучно зазвучал колокольчик.
– Что это? – удивилась лемурийка.
Джору звон не заинтересовал, подумал, что в ухе звенит. Скорее всего так бы и двинулся в Юртаун пешком, не ожидая помощи ниоткуда, остался бы без папашкиного подарочка. Но, как известно, небесный отец обо всём заранее подумал: предполагал, что Шаргай может пройти мимо небесного коня, как мимо пустого места. Поэтому выкатился из-под трона, глянул вниз, удостоверился, что худшие его предположения подтверждаются, и приказал младшенькому:
– Яшка, пульни-ка в во-он тот гнилой ствол! Яков Саган прищурился, примерился и запустил метеоритом в трухлявую цель.
Буреломная лесина развалилась, подняв облачко праха. Юноша чихнул и вдруг вскрикнул. И ещё раз. И ещё. Небесный камень разрушил пристанище лесных пчёл, вот они и кинулись защищаться – кусать агрессора, а точнее, всё, что шевелится. Шевелились трава и листва на ветру, человек и иножить. Лесунке пчёлы были нипочём – она расширилась до газообразного состояния, и насекомые с болючими жалами пронзали её, едва ли замечая.
А Джору пришлось несладко (и мёда не попробовал). Ничего не видя и не соображая, хромой боготур улепётывал от лесных заготовителей и бежал быстрей гаруна (горного духа-эжина), пока твари не отстали. Без сил рухнул в куст шиповника. С трудом разлепил распухшие от укусов веки: валялся он в берёзовой рощице, запнувшись за пень. Теперь звон колокольчика стал отчётливей, «динь-динь» раздавалось совсем рядом. Парень вылез из колючего куста и пошёл посмотреть: об чём звон?
В колке стоял чудесный золотой конь-огонь. Парень так прямо и назвал его – Огонёк.
– Огонь, Огонёчек, – ласково окликнул будущего любимца.
Колокольчик предупреждающе звякнул, и Джору успел отдёрнуть руку: чудовищные зубы клацнули рядышком с кончиками пальцев. Парень отпрыгнул, конь развернулся к горному перевалу передом, а к нему – задом и, утвердившись на передних копытах, принялся отчаянно лягаться, подняв небольшой ветерок. Позднее, припоминая знакомство, хозяин использовал Огонька вместо вентилятора. Но сейчас было не до прохлады. Джору прыгнул к луке седла, но вскочить не успел: злобная скотина попыталась взять его в кольцо, невероятно изгибая хребет, чтобы одновременно укусить и лягнуть задним копытом. Запрыгнуть богатур-не успел, зато в руке его оказалась волшебная плётка. Человек не задумываясь огрел скакуна промеж глазонек. (Небесный отец радостно потёр руки и засверкал синяками, украсившими его вроде мотоциклетных очков: сынуля отомстил за отца, отплатил за подлый удар копытами по мордасам.)
Жеребец опустился на четвереньки и стал сама покорность. Джору ахнул, но времени терять не стал, тут же очутился в седле.
– Поехали, – велел наездник, и конь послушался, словно понял.
Конечно понял, почему бы и нет? – подумал Джору. Лошади очень умные, у них вон какая большая голова, они слова знают, только не всегда прислушиваются. Что и говорит об их великом уме.
Скакун шёл в указанном направлении (всадник энергично махнул рукой, не зная команды «юго-юго-запад»), медленно, но верно наращивая скорость. Нарастала она столь плавно, что Джору не заметил, как пейзаж вокруг из неподвижного, а затем приятно объёмного превратился в сверкающую полосу, когда нельзя стало разглядеть не то что отдельно стоящую берёзу, но даже Мундаргу. В ушах свистел ветер, сердце пело «Утреннюю песню»: слова Христиана Гофмансвальдау в обработке Джору.
Всадник пел, конь летел. Передняя левая нога его была значительно короче, поэтому скакун мчался не на юго-юго-запад, а на юго-юго-восток. Когда сердце поёт, кто обращает внимание на такие мелочи? Тем более пейзаж размазался так, что детали стали неразличимы.
Конь Огонь скакал так быстро, что обитавшие в местных краях лешие прозвали наездника Гессер, что значит «неуловимый Джору». Сами они ловить Джору не собирались, а прочим он был и вовсе не нужен. Да никаких прочих на горных дорогах попросту и не было.
Первым встречным на этом невероятном пути оказался желтокожий узкоглазый пастух верблюдов со смоляной косой и длинными зубами.
Гессер долго разглядывал его, пытаясь понять, почему он жёлтый, как прошедший синяк, потом вспомнил рассказы взрослых о жёлтых южных жителях. И сразу догадался, что пролетел: в пылу упоительного полёта проскакал мимо родных мест и угодил вместо вожделенной северной страны Лин в южную страну Инь, где и своих правителей хватало в загородке гор и морей. Придётся возвращаться, понял Джору.
Но не с пустыми же руками!
Тем более что живот у него был пустой, как бубен. Стукнешь по пузу кулаком – грому на три версты.
ГЛАВА 6
Золотая жена, страна Инь, Сарафанные горы
Отдай жену дяде, а сам ступай к бляди.
Пятнадцатилетний богатур двинулся в глубь страны Инь. Местность была пустынной – песок да песок, никакой воды. Хорошо, что конь летел так быстро, что жара не докучала. Впереди показался холм, а из-за него открылось озеро. На берегу стояла белая юрта. Парень скрытно понаблюдал из-за холма, вычислил желтопузого хозяина, его детей и наёмных пастухов, три стада верблюдов и восемь овечьих – всех счёл, только жён не сумел сосчитать – они носились туда-сюда и все похожие, не то три, не то тридцать три. Когда нашёл старую и рваную соломенную шляпу, в голове Гессера созрел план.
Переодевшись до неузнаваемости скверным мальчишкой и распустив сопли, Джору пешком двинулся к юрте, Огонька вёл в поводу.
– Твоя-моя ходя, хотишь кушай-кушай, пей, но себя блюдуй, – попросил он на древнеиньском языке.
Скверного сопляка накормили и напоили, во все глаза глядя на великолепного золотого коня.
– Корос конь, ой корос, заль совсема кромой, болтай-нога! – с плохо скрытой завистью сказал хозяин Сяо. – Будь болтай-нога дилины, как в цузых руках куй, моя подарила бы мандарин.
– Кому? – не понял Гессер.
– Циво «кому»? – не понял хозяин.
– Кому твоя подарила бы мандарин?
– Мандарина – больсой насяльника, моя не дарить мандарин, мандарин сама моя дарить другой насяльника.
– Моя твоя не понимай! – рассердился Джору и в сердцах позабыл древнеиньский. – Подари мандарин мне, – он постучал кулаком в грудь, – я его буду кушать.
– Кусать мандарин? – закатил глаза Сяо. – Увазаемая сопляка – людоеда?
– Пришлось раз отведать, – вздохнув, признался Шаргай. – Но я не знал, матушкой клянусь. Думал – наваристый бульон ем. Но съел людоеда, а таких кушать справедливо, прав я или не прав?
Шестая или двенадцатая жена Сяо (их и за столом было невозможно подсчитать, до того все были на одно жёлтое раскрашенное лицо), которой очень понравилось распухшее от пчелиных укусов лицо гостя с заплывшими и оттого узенькими щёлками глаз, подтвердила его слова.
– Недаром в старом свитке, – сказала она, – найденном лунной ночью на кладбище, расположенном на левом склоне горы Фунь, у разверстой могилы под цветущей сливой, в свете вышеизложенного говорится: