Чеченца нашли довольно быстро. Он лежал на скамейке в парке и отдыхал, обхватив руками колени. Рядом валялась старая видавшая виды гитара.
Он не сопротивлялся, когда ребята из патрульной службы подняли его и повели в машине, где их ждал Квасин.
Они шли очень медленно: вместо левой ноги у Чеченца по колено был протез. За день культя опухла, и ему было тяжело идти.
Увидев Чеченца, Квасин недоумевающе нахмурил брови: он ожидал увидеть заросшую кавказскую морду с бритой головой и хищным насмешливым взглядом узких черных глаз. Волосы Чеченца были цвета спелой соломы — золотистые, с рыжиной, собранные в короткий хвостик на затылке. Через лоб шла черная истрепанная повязка, прикрывавшая левый глаз. По всей щеке тянулся бугристый шрам от ожогов, спускался на шею и продолжался по всей руке до самых пальцев, из которых только три были целыми, а от остальных осталось по одной фаланге.
Уцелевший правый глаз был ярко-голубым, под цвет весеннего неба — словно горькая насмешка над общей картиной уродства, которую представлял собой калека.
«А этот, стало быть, подростков не боится…» — заметил Квасин, — «он ведь сам еще… мальчишка».
— Стало быть, в Чечне воевал? — уточнил Квасин.
— Воевал, — ответил Чеченец. Голос у него был, словно мед.
В глубине души Квасина что-то шевельнулось. Жалость? Досада? Сочувствие? Раскаяние за то, что эти солдаты — совсем дети, не остывшие еще от теплой материнской груди, — возвращаются домой вот такими… И еще неизвестно, что лучше — такими или в казенном цинковом гробу…
— Звать как? — спросил Квасин.
— Андрюшин Юрий Владимирович. Двадцать шесть лет. Документов нет.
Чеченец смотрел Квасину прямо в глаза — тяжело, не мигая. В этой жизни ему нечего было бояться. Единственный глаз казался огромным и глубоко-глубоко седым.
— Расскажи-ка, Юрий Владимирович, — взгляд Квасина цеплял, словно пронзал насквозь, подмечая малейшую деталь, любое движение мышц, способное выдать — правду говорит хозяин, али врет, — Что делал сегодня в метро? Что видел?
— Песни пел, товарищ майор милиции. Под гитару.
— А видел что? Как парня убили, видел? Прямо на платформе шею свернули. Ты, кстати, рядом там крутился. Свидетели есть.
— Ну, раз видели, значит, был там, — улыбнулся Чеченец, — Я везде хожу.
— Мне не интересно, где ты ходишь. Я конкретно спрашиваю: что видел? — Квасин подошел поближе и в упор уставился ему в лицо. Чеченец казался невозмутим, только на виске пульсировала жилка. Нервничает. Стало быть, что-то знает.
— Как убивали — не видел. Я уже на мертвое тело наткнулся, — ответил Чеченец, — Хотя, может, еще и не мертвое. Я не проверял.
— А с этого момента поподробнее.
— А вы протокол писать будете? — недоверчиво спросил парень. Квасин метнул в него взгляд, полный злобы. Вот тебе — умники нашлись. В переходах песенки бренчат, милостыню клянчат, но процедуру, глядишь, выучили наизусть.
— Буду. Позже. Сейчас важно, чтоб по горячим следам… Да и не твое дело это. Говори лучше, как убитого нашел.
— Я не искал. Просто шел себе и увидел: лежит кто-то на платформе. Вроде не двигается. Может, пьяный. А может… мало ли? Я не стал его трогать и пошел дальше.
— Что это еще за отношение к людям? А вдруг ему плохо стало? Вдруг его можно было спасти? Ты об этом не думал? — заорал на него Квасин.
— А вы сами — неужели каждому пьяному в ножки кланяетесь. Вон их сколько по городу валяется. Лежат себе, на жаре, люди мимо проходят, шарахаются, как от чумных. И редкая душа поинтересуется, может, «Скорая» нужна?
— Но ведь никого рядом не было. Можно было… проявить сострадание.
— Как же, — усмехнулся Чеченец, — Сострадание. Чем я мог ему помочь: поднять его не смогу. Телефона у меня нет. Карточки тоже. А просить кого-то позвонить — так от меня бегут во все стороны… Да и устал я сильно. Отдохнуть хотелось.
Это Квасин понимал. У самого все мысли о чайке горячем, да о подушке своей родимой…
— А что ж ты по метро шастал? — подозрительно спросил он.
— Искал, где бы притулиться. В парке собак много, спать мешают. Но в метро душно было, и я решил, что собак можно и потерпеть.
Все было так просто. Так складно. И прицепиться не к чему: ну, видел. Ну, ушел. И что дальше? Никто ведь не обязывал калеку разыгрывать из себя героя-спасителя. Сам вон — еле ноги волочит. Но что-то не давало Квасину покоя. Жилка, пульсирующая у виска. Темнит что-то Чеченец. Недоговаривает чего. А, может, у них тут банда, которая сообща грабит прохожих? Ага, одернул себя Квасин. Банда с навыками спецназа.