Настя покачала головой и вышла из кухни. Иногда можно позволить себе побыть неважной хозяйкой, если руки не поднимаются драить, вытирать, складывать…
Она постучала в дверь брата и тихонько вошла. Чеченец, как обычно, сидел с гитарой и задумчиво водил пальцами по струнам. Она опустилась рядом с ним на кровать и положила голову ему на колени.
— Юр, как ты думаешь, любовь есть? — спросила она.
— Есть, — ответил Чеченец, — Иначе нас давно бы уже не было.
— Мне почему-то в это не верится.
— Как знать, Настенька, может оно и к лучшему — никого не любить…
Настя ничего не сказала, костеря себя за то, что затронула эту тему. Конечно, у Юрки была любовь, может, даже не одна. Он ведь красавцем был. Но, вернувшись уродом, он так и не нашел в себе силы показаться кому-нибудь на глаза. Что он мог там увидеть, кроме отвращения и ужаса.
А ведь он так еще молод — моложе ее. И ему тоже хочется любить. Только вот кто полюбит его? Такого урода?
Это были страшные мысли, и Настя поспешила отогнать их подальше, пока Юра не понял, не почувствовал ее жалость. Этого он не любил.
Глава 3
На следующий день Чеченец проснулся рано, как и обычно. Настя ушла на работу, да и он засобирался по делам. Петь песни в переходах было единственным занятием, которое он мог себе позволить, находясь среди людей. Конечно, он мог бы лепить пуговицы и строчить наволочки, как предлагалось в газетных объявлениях, но подобная работа Чеченцу не улыбалась.
Иногда он неплохо зарабатывал и вносил свой вклад в семейный бюджет. Но сестра редко брала его деньги, разве что в случае острой необходимости. Все равно — это были жалкие крохи по сравнению с тем, что он мог бы заработать, будучи здоровым мужиком.
Петь ему нравилось. Еще в школе замечали, что у Чеченца красивый голос. В армии научился играть на гитаре. Теперь «пригодилось».
На сегодняшний день у Чеченца была запланирована особая миссия. Правда, пришлось дожидаться вечера, когда на улице начнет темнеть, и ночные бабочки стайкой прилетят на улицы родного города в поисках денежной наживы.
Не то, чтобы Чеченец уважал проституток. Некоторые вызывали у него отвращение — опустившиеся, немытые наркоманки — такие, что топят своих новорожденных детей в лужах и выбрасывают на помойки из-за того, что прозевали вовремя сделать аборт. Или денег не было.
Но находились среди них и те, кого на панель толкнула нужда или отсутствие иного выхода. Гражданки других государств, приехавшие в поисках безоблачного счастья и гигантских возможностей — их подставляли, кидали на деньги, отбирали паспорта, избивали, принуждали торговать своим телом.
Дочери наркоманов и алкашей, «проданные» за долги.
Ступив на подобный путь, редко когда находили выход, втягивались, черствели душой, умирали личностью и уже не стремились обратно.
Чистый, наивный, розовый мир казался им чужим и отталкивающим. Голубой Замок. Фата-Моргана. Мираж. Там не нужны были дочери темноты.
Год назад Чеченец познакомился с Наташей. Сначала ему казалось, что она ничем не отличается от других. Такая же потертая, битая жизнью. Когда-то ее можно было назвать красивой, но не сейчас. Уж слишком уставшими и постаревшими были ее глаза.
Чеченец не заметил, как привязался к ней, хотя они почти не разговаривали. Наташа нередко становилась в метро рядом с ним и слушала, как он поет, и тогда из-под ресниц ее сочилась жизнь.
Родственные души, карабкающиеся по скользкой стене жизни без фонаря. Затоптанные на самое дно, и обоим заказан путь наверх — в светлые, теплые волны.
Наступил вечер. Чеченец собрал всю заработанную за сегодня мелочь в карман и уложил гитару в чехол. Затем он не спеша, прихрамывая на левую ногу, стал карабкаться по ступенькам наверх. Наташа стояла обычно на этом самом месте.
Сегодня ее там не оказалось. Очевидно, клиент. Чеченец решил подождать, сидя на скамейке у входа. Проходившие мимо парочки настороженно косились в его сторону, девушки испуганно моргали накрашенными ресницами и спешили прочь. Несколько подростков подкрались сзади, намереваясь засунуть петарду ему в чехол. Со слухом у Чеченца проблем не было. Он выждал нужный момент и перехватил наглую руку с зажженной петардой. Еще совсем детская ладонь хрустнула в сильном кулаке Чеченца. Петарда упала на землю и взорвалась прямо под ногами у нерадивого шутника. Тот вскрикнул, испугавшись, однако, совсем не взрыва. Выражение глаза у Чеченца было такое, что подросток едва не описался от страха.
Что ему петарды — так, хлопушка, даже не детская, — ясельная. Рядом с ним взрывались настоящие гранаты, разрывающие на куски человеческие тела.
Но вот задатки жестокости — даже у подростков, свойственные этому возрасту, — вызвали настоящую злость, явственно проступившую в каждой уцелевшей черте лица калеки.
Мальчонка извивался и канючил противным ломающимся голосом:
— Дяденька, отпусти… Отпусти, блин, бомжара вонючий!
— Разве от меня воняет, малек? — нарочито спокойно спросил Чеченец.
— Слышь, ты, урод, пусти говорю! — запищал «пленный».
Чеченец отпустил. Не потому, что испугался или пожалел. Просто ему стало горько, обидно до глубины души, за таких вот, здоровых и наглых моральных уродов.
Подростки вмиг убежали. Еще довольно долго Чеченец слышал вдалеке их матерные угрозы и пожелания. Он с ужасом прикинул, что услышит от таких же недорослей лет через двадцать. Определенно, мир катится к черту и прогнивает на радость рогатому.
Спустя час появилась Наташка. Выглядела она уставшей, на скуле синяк. Чеченец подошел к ней и увлек в сторонку.
— Привет, — улыбнулась девушка, — Рада, что с тобой все в порядке. А то вокруг такие сплетни ходят.
— Языками чесать — дело нехитрое, — философски заметил Чеченец и дотронулся пальцем до синяка на скуле, — Кто это тебя?
— А, не важно… Клиент сволочной попался. Бывает.
— Бросала б ты это дело, Наташа. Тебе жить надо. А это — не жизнь.
— Ты опять о своем, — вздохнула девушка и выудила из сумочки сигарету, — Некуда мне идти. Некуда.
Чеченец поставил чехол с гитарой на тротуар и достал из кармана бумажный конверт.
— Вот, возьми, — сказал он, протягивая конверт Наташе, — Здесь, правда, не слишком много. Пара тысяч. Но при разумном подходе должно хватить на то, чтобы протянуть какое-то время, пока не устроишься на нормальную работу. Паспорт сделаешь.
— У меня есть паспорт, — возразила Наташа и заглянула в конверт.
Глаза ее округлились, а сердце взволнованно застучало. Это были доллары! Не рубли, доллары! Две тысячи! Наташа никогда не держала в руках столько денег сразу, хотя для некоторых такая сумма могла показаться смешной. Но восторг ее вскоре сменился сожалением.
— Я не могу взять это, извини.
— Почему? — удивился Чеченец.
— Тебе самому нужны. Например, зубы вставить.
— Обойдется как-нибудь. Насобираю. А ты пропадешь здесь. Матвей достанет. Бери деньги и уезжай.
— Но почему ты мне помогаешь? Я нравлюсь тебе? — неожиданно спросила девушка, пряча деньги в сумочку.
— Нравишься, — согласился Чеченец, — Не могу смотреть, как ты пропадаешь. Пообещай, что больше я тебя здесь не увижу.
— Я не могу обещать, что все у меня в жизни наладится, — с горечью сказала Наташа, — Но постараться обещаю.
Она взяла Чеченца за правую руку, которая без шрамов, и легонько пожала. Чеченец улыбнулся в ответ, затем наклонился и поднял чехол, закинул его за плечи и ушел, не прощаясь.
Прощаться он не умел. Оглядываться тоже. Чеченец просто шел улицами, волоча больную ногу на протезе, и старался ни о чем не думать. Только что он подарил крупицу надежды на будущее. Но только он понимал, насколько она призрачна, эта надежда.
Вот уже показались стены родного дома. Чеченец взглянул на окна, выходившие на проезжую часть. На кухне горел свет, значит, Настя была дома и, скорее всего, пила чай. Он почувствовал, что устал и проголодался, и ускорил шаг. Улица перед домом обычно была тихая и немноголюдная, поток автомобилей невелик. На противоположной стороне парочка бабулек в спортивных костюмах выгуливали пекинеса. Еще пара мужиков о чем-то горячо спорили перед ночным киоском с броской вывеской «Пиво на разлив».