— А в том, что это отличное время, чтобы повеселиться.
— Со всеми несчастьями в этом мире?
— Ради всех несчастий в этом мире. Я здесь, чтобы принести немного веселья.
— Разве я не счастливчик? — одна его бровь язвительно изогнулась.
— Да, счастливчик, о ком я забочусь, — как только эти слова сорвались с её губ, Алане захотелось забрать их обратно.
— Ты обо мне заботишься, правда? — его голос понизился.
Она пожала плечами.
— Ну, ты понимаешь, как о человеке.
— Всего лишь? — он сделал еще один шаг. Если она не отступит назад, скоро он встанет прямо на неё
Она сглотнула.
— Я забочусь о многих людях.
— И всё же... — его голос опустился, ниже, глубже, — ты здесь и украшаешь мою квартиру.
— Ты — единственный человек, которого я знаю, кто не украсил ее.
— Ты не очень-то хорошая лгунья, — отметил он. — Наверное, быть адвокатом защиты очень нелегкий труд.
— А кто сказал, что я лгу?
— Ты как на ладони.
Она могла ощутить тепло его дыхания на своей щеке. От него пахло мятой.
— На ладони?
— Кончики твоих ушей становятся розовыми, когда ты лжешь. Чтоб ты знала. Когда лжешь, прикрывай уши.
Ободок с рогами северного оленя удерживал волосы, убранные назад, выставляя напоказ её уши. Она подняла руку и сдернула ободок, бросив его через своё плечо. Взъерошив волосы, она замаскировала уши.
— Сайонара, человек-детектор лжи (прим. Сайонара — eng. Sayonara (яп. «до свидания») японская формула прощания: «До свидания», «Пока»).
Ещё один шаг и он оказался рядом. Носки его обуви упирались в неё. Пульс Аланы беспокойно колотился, быстро пробегая по её запястьям.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Распространяю праздничное веселье, — повторил он то, что она сказала ему, когда пришла. Ной наклонился поднять пучок омелы, при этом затронув её плечо.
В одно мгновение в её нервные окончания выстрелила дрожь, а грудь сжалась.
Потянувшись, он прикрепил омелу за красную ленту петлей вокруг верхней лампы. Теперь они стояли прямо под ней.
Он скользнул рукой вокруг её талии, его хватка была сильной и уверенной.
— О, — воскликнула Алана, и её голова закружилась от стремительности происходящего. Жар вернулся, наиболее острый, чем когда-либо, а её колени ослабли и ноги подкосились.
Его глаза искрились на свету. Долгая, напряженная минута тянулась между ними. Алана была не в силах пошевелиться. Не хотела шевелиться. В его руках было так хорошо.
— На самом деле ты пришла сюда за этим, — сказал он, его интонация была сухой. — Не так ли?
Она подняла обе руки, чтобы прикрыть свои уши.
— Нет.
Он порочно улыбнулся.
— Ты, правда, должна стать прокурором. Ложь тебе не к лицу. Или, возможно, ты просто не хочешь признаваться.
— Признаваться, в чём? — она начинала раздражаться.
Он опустил голову. Алана откинулась на его руку. Их губы почти соприкасались. Прошла секунда. Потом две. Потом три.
— В своих чувствах.
— К тебе? — она попыталась комично вскрикнуть, но стон сорвался с её губ, столь же шаткий, как и её ноги. — Это ты у нас — тот, кто всё отрицает, Бриско.
— Не я был тем, кто решил махнуть на нас рукой. Помнишь?
Да, она была той, кто отказался от их зарождающихся отношений, когда он не открывался ей. Отказывался говорить о своих чувствах. Он был Мистером-Смотри-На-Всё-Проще, тогда как она понимала, что он обладал властью сжечь её жизнь дотла, если она позволит ему подобраться слишком близко. Так почему она здесь?
— Скажи мне, что я преследую тебя в твоих снах так же, как ты преследуешь меня в моих, — пробормотал он.
Он видел сны о ней? Она не могла пошевелиться. Не могла дышать. Не могла думать. Её пульс, который бешено нёсся по венам, застыл словно лёд.
— Нет, — прошептала она.
Кончиками пальцев он откинул назад её волосы, открывая ухо.
— А-а, — усмехнулся он. — Ага...
Ной крепче сжал её талию, и Алана сглотнула от резкого всплеска сексуальной энергии между ними. Другую руку он положил на заднюю часть её шеи, пропустив пальцы сквозь её волосы, в восхитительном замедленном движении его губы устремились к её губам.
Он поцелует её и, будь она проклята, если Алана отпустит его.
Его рот прильнул к её губам и... блаженство!
Она скучала по его поцелуям гораздо сильнее, чем осознавала. Повсюду, где он её касался, летали искры. Её кожа горела, в животе гудело, а мышцы дрожали.
Он издал триумфальный грохочущий рык и углубил поцелуй, толкнув язык меж её губ, в полной мере исследуя её рот. От его вторжения желание спиралью пронеслось сквозь неё.
Сладкий звук потребности, которую она не хотела выражать, сорвался с её губ. Она ухватилась за его плечи обеими руками, намереваясь оттолкнуть, но вместо этого девушка притянула его к себе ещё ближе. Подстрекая действовать дальше.
Он украл у неё дыхание, лишил рассудка, сделав невозможным думать ни про что иное, кроме него.
Наконец, когда у неё в голове была полная каша, а ноги превратились в желе, он медленно отстранился от её губ.
— Алана, — вздохнул Ной. — Ты не даёшь мне покоя.
Её рассудок пробирался сквозь туман, вызванный гормонами, изо всех сил стараясь понять смысл того, что здесь только что произошло. Она снова позволила ему себя поцеловать. Разжечь былое пламя, с чем, как она полагала, они покончили.
Он опустил руки, и без защиты его объятий, она внезапно почувствовала себя голой. Он отступил и повернулся к ней спиной. Подойдя к окну, Ной раздвинул жалюзи и уставился наружу.
Отдаляется.
Точно так же, как он всегда это делал, когда напряжение между ними становилось слишком интенсивным. Мужчина противоречил сам себе, не понимая, чего он от неё хочет, но она отказывалась быть его Йо-йо (прим.: Йо-йо — игрушка, состоящая из двух одинаковых по размеру и весу дисков, скрепленных между собой осью, на которую петелькой надета верёвка).
«Почему нет? Нет ничего страшного в том, чтобы быть Йо-йо. Это — весёлая игрушка».
Игрушка. Точно. Она хотела Ноя слишком сильно, чтобы быть всего лишь его игрушкой.
Но он был воплощением одиночества, стоя у окна, где зимний солнечный свет омывал его силуэт. Её сердце разрывалось от взгляда на него. Ной возвёл перед собой прочную стену, но Алана увидела щель в его броне. Приклеив улыбку и начав напевать «Колокольный звон» (прим.: «Колокольный звон» — eng. «Jingle Bell Rock»), она решительно вернулась к своему занятию — украшение квартиры, будто ничего не случилось.
* * *
Ной изучал людей внизу, идущих по тротуару. Пары, держащиеся за руки. Покупателей, суетящихся с яркими цветными пакетами. Родителей, подзывающих детей. Он сжал руки в кулаки, его разум боролся с пестрой мозаикой из тоски, похоти и взаимных упрёков.
Он не сказал Алане ни одного слова после того, как поцеловал её. Он полагал, что она просто уйдёт. Но она не ушла. Она ходила туда-сюда у него за спиной, напевая рождественские песни. Его губы всё ещё покалывало от поцелуя. Его возбуждение было всё ещё острым. Ему хотелось сказать что-нибудь, но он не мог придумать, что. Ну почему она просто не ушла или, по крайней мере, не сказала хоть что-то?
О чём он вообще думал, поступив так? Зачем он поцеловал её? Они уже через это проходили и сошлись на том, что это неудачная идея. Он потерял над собой контроль, и это не давало ему покоя.
Ему постоянно хотелось видеть её. Он должен научиться справляться с этим и не подчиняться этому желанию. Да, она пришла к нему домой, но он должен был суметь обуздать свои порывы. Тот факт, что он не смог это сделать, разъедал его.