— Мы же не будем воспроизводить сцену из Титаника, правда?
— Не рушь мои планы, Тесса. Теперь мне придется импровизировать. — Финн крепче сжал мои руки и из-за этого у меня побежали мурашки по телу.
Ветер ослаб и сейчас не бил в лицо, а лишь приятно холодил кожу. Мы остановились в нескольких шагах от обрыва. Слишком близко.
— Тебе страшно? Просто хочу сразу сказать, что я не планировал скинуть тебя отсюда.
— Хорошо, что мы это выяснили, — сказала я, пряча улыбку.
Голос Финна звучал близко. Его лицо было близко к моему уху и это напрягало. Скорей даже выбивало из того моря спокойствия, в котором я находилась все это время.
— Есть вещи, о которых ты хочешь думать?
— Есть много вещей, о которых я совершенно не хочу думать, но… не знаю, — я пожала плечами.
Я сказала слишком много. Откуда у меня вообще возникло желание с кем-то поговорить обо… всем. Я замолчала. Кто же выбалтывает все, что думает первому встречному?
— Я сейчас думаю о том, что Лайнел не обрадуется, когда узнает, что я забрал его машину, — будто не замечая моих слов, сказал Финн. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять слова Финна.
— Это не твоя машина? — я повернула голову к Финну, но он был слишком близко, поэтому поспешно отвернулась обратно.
— Нет. У меня ее больше нет, с тех пор как разбил мамину машину. Никто в семье мне больше не доверяет.
Тогда мне очень жаль Лайнела, если он узнал, что его машину взял Финн. А подумав дольше, я поняла, что мне нужно волноваться не только о нем.
— Но ты не переживай, он привык к этому. Я часто ее заимствую. — Я кивнула его словам, словно это все объясняло. Нет, это его не оправдывало. — Если я прокричу во весь голос «Лайнел, мне жаль, что я такой непутевый», то он этого не услышит и это ничего не изменит. Но мне станет легче. По крайней мере, я извинюсь перед ним, пусть он этого и не услышит, понимаешь? Мне станет легче.
Я не ожидала таких слов от Финна. Но это было чертовски умно. Казалось, что он меня понимает. И знает то, что я скрываю. От этого становилось не по себе.
Не став медлить, Финн прокричал свою фразу. Его голос громко раздавался где-то над моей головой. Но все, что сорвалось с моих губ, так это шепот, который предназначался лишь одному дорогому мне человеку.
Мне очень жаль, Теа.
Спустились вниз мы довольно быстро. Все это время бы говорили о школе и Прескотте — обо всем. Финн рассказывал мне о развлечениях в этом городе, об озере, где будет вечеринка и многом другом. Его предложение поехать с ним и его друзьями на озеро было все еще в силе. А я все еще была согласна на это. Когда мы доехали до нашей улицы, то уже начало темнеть. Я попрощалась с Финном и вышла из машины, наблюдая, как он уезжает с улицы. По его словам ему еще нужно купить большую пиццу, чтобы подкупить прощение Лейна. С двойной порцией пиперони и оливками.
В доме горел свет только на кухне. Неприятное чувство волнения захватило меня, когда я подошла к двери. И тут до меня дошло кое-что важное. Сейчас вечер, мама дома, а мой телефон ни разу не оповестил о звонках или сообщениях.
Я судорожно начала рыться в сумке, пока в тусклом свете заходящего солнца не отыскала его. Телефон был выключен. Нет-нет-нет…
Я быстрым шагом зашла в дом, в темноте ища путь к кухне. Когда проходила мимо огромного комода в коридоре, то случайно зацепила его бедром, посыпая деревяшку проклятиями.
Мама встретила меня на полпути. Она стояла в проеме кухни, свет падал сзади на ее хрупкие плечи. Мне показалось или они дрожали? Мне стало плохо.
— Мам?
— Тесса!
Мамин голос дрожал, я знала, что облажалась.
— Почему ты не отвечала на мои звонки? Где ты была?
Голос застрял где-то в груди, когда я смотрела на маму и ее красные глаза. В ее руках был телефон, с которого она скорей всего оставила мне кучу голосовых сообщений.
— Извини, мам. Я была с другом, и мы… я не знала, что у меня сел телефон. Прости, что не позвонила.
Сделав глубокий вдох, мама пыталась успокоиться. А я себя ощущала просто ужасно. Как я могла вообще забыть написать ей, что задерживаюсь?
— Все хорошо? — мама потянулась ко мне, ее руки легли на мои плечи, и она притянула меня, обнимая. Я кивнула.
После смерти Теа я заперлась в доме — в ее комнате — и отказывалась выходить, отказывалась от жизни за стенами. У мамы же была депрессия. Ее страх потерять еще одну дочь был почти паническим. Со временем это как-то утихомирилось, но я всегда, если задерживалась, предупреждала об этом. Это было легко, ведь в большинстве случаев я не покидала дом.