– Директор Мэтьюз!
Меня переполняет страх, живот сводит, а съеденный сэндвич грозит выскочить обратно. Это Эллиот. Я бросаю на него взгляд и вижу, что он наблюдает за мной с усмешкой и веселыми искорками в глазах. Он готов отомстить мне за то, что я недавно ему сделала.
– Да, Эллиот? – спрашивает Мэтьюз.
– Сильви и Саммер пере…
Сильви заходится сильным кашлем. Громким. Дребезжащим. Я с беспокойством поворачиваюсь к ней и вижу, что она склонилась над партой, зажав рот руками и содрогаясь всем телом. Встаю с места, подхожу к ней и опускаю ладонь ей на спину. Я чувствую, как она дрожит, не переставая кашлять, и Мэтьюз, встав из-за стола, подходит к нам.
– Сильви, с вами все в порядке? – мягко спрашивает он.
– На слух непохоже, – говорю ему я, а в крови бушует страх.
Сильви не врала. Ее кашель звучит ужасно, а значит, она правда чем-то болеет. Она такая маленькая, такая худенькая, что удивительно, как она не падает в обморок от напряжения, вызванного кашлем.
– В-все нормально, – хрипит Сильви. – Н-нормально, – выдавливает она, тяжело дыша.
– Давайте проводим вас в медкабинет, – предлагает Мэтьюз, оглядывая класс. – Сейчас вернусь.
– Вам нельзя уходить, мистер Мэтьюз, – отвечает Сильви. Ее голос звучит хрипло, слова еле слышны. – Я с-сама могу д-дойти.
Она снова начинает кашлять. Я озираюсь кругом и подмечаю выражения лиц присутствующих. Большинство кажутся совершенно невозмутимыми, будто уже наблюдали подобное раньше, и им это наскучило.
– Ни в коем случае. Кто-то должен вас сопровождать. – Директор останавливает взгляд на мне. – Саммер, проводите ее?
Не могу поверить, что он мне разрешит. Эллиот уже был готов нас сдать, а теперь Мэтьюз позволяет нам уйти.
– Да, сэр.
– Отведите ее в медкабинет и сразу же возвращайтесь. На это у вас должно уйти не больше пятнадцати минут. Понятно? – Он многозначительно смотрит на меня.
Я киваю.
Сильви собирает свои вещи, и, пока я жду ее, так беспокоюсь, что мне хочется попросить ее все бросить. Я помогу ей, хотя внезапно кажется, что она сама прекрасно справляется. Мэтьюз садится обратно за свой стол и устремляет взгляд на парня, который собирался доложить, что мы передавали друг другу записки.
– Вы хотели что-то сказать, Эллиот?
– Ерунда, – бормочет он, сникнув. – Неважно.
Мы выходим из класса, а Эллиот не сводит с нас глаз, нахмурив брови на красивом лице. Он злится. Я это вижу, но мне все равно.
И Сильви, очевидно, тоже.
Как только мы спускаемся по лестнице и идем к выходу, она делает глубокий вдох и улыбается мне.
– Было ужасно больно, но стоило того, чтобы оттуда выбраться, – говорит она.
Я открываю дверь и выхожу. Нас приветствуют легкий ветерок и заходящее солнце.
– Ты так кашляла, чтобы отвлечь внимание?
– Мне пришлось. Эллиот собирался пожаловаться на нас Мэтьюзу, – объясняет она, будто закашляться было логичным решением.
– Прозвучало болезненно.
– Было и правда ужасно. Но, повторюсь, оно того стоило. – Сильви ведет меня направо, к административному зданию. – Так хотя бы освободилась от наказания. Мне жаль, что тебе придется возвращаться.
– Уж лучше сделать перерыв, чем сидеть там все время. Я уже начала засыпать.
– Самое скучное занятие на свете. Отстойно, что сам Мэтьюз сидит там и все время играет в телефоне. Будто специально, – говорит она.
– Уверена, так и есть. – Я колеблюсь. – Он всегда следит за учениками, оставленными после уроков?
– Да. Думаю, ему нравится нас мучить.
– Я тоже так подумала.
Сильви останавливается возле административного здания, а потом касается моей руки и вынуждает меня тоже остановиться.
– Уит превращает твою жизнь в кампусе в настоящий ад?
Я киваю. Если не буду осторожна, то могу расплакаться от ее добрых глаз и тихого голоса.
Сильви шумно выдыхает и смотрит на часовню.
– Больше всего на свете он любит мучить девушку, которая ему интересна. Он уже так делал. Он как первоклассник, который бегает за тобой и бьет, тогда как на самом деле ты ему очень нравишься.
– Я ему не интересна. Не в этом смысле, – твердо говорю я, и ложь легко срывается с моих губ. Возможно, я ему не нравлюсь, но точно интересна. – Он ненавидит меня за то, что моя мать делала с вашим отцом.
– Его ненависть направлена не на того человека. Он должен злиться на нашего отца.
– А еще он злится на меня.
– Уит очень преданный. А это означает, что он предан нашей матери, хотя она настоящая змея, вечно ждущая в засаде и готовая наброситься, – с горечью говорит Сильви.
Меня поражают ее слова, ее тон. Я еще ни разу не слышала, чтобы кто-то плохо отзывался о Сильвии Ланкастер. Обнародованные подробности развода Ланкастеров обрисовали Огастаса как мужчину, который никогда не мог держать член в штанах, а его жену – святой покровительницей семьи.