Флин отпустил ее руку.
— Иди: спрячься где-нибудь. И ни звука, что бы ни случилось…
— Нет. Я не уйду.
Флин с силой толкнул Руви вперед, пытаясь не повышать на нее голоса:
— Иди!
Молодые парни вприпрыжку бежали по высокой траве прямо к деревьям. У них был фонарик. Длинный белый луч искал беглецов, пронзая темноту.
— Что-нибудь видишь?
— Пока нет.
— У кого бутылка? Так бежим, что в горле пересохло.
— Что-нибудь видишь?
— Они где-то здесь!
Дыхание срывалось в глотках, ноги разрывали подлесок, подошвы топтали землю.
— Ах ты, дьявол, я это выясню! Уж я это выясню, раз взялся!
— Что это ты собрался выяснить?
— Да правда ли, что они яйца кладут, или нет!
Хохот.
— Да у кого эта чертова бутылка?
— Погодите минутку, эй, все сюда, поверните фонарик назад: я слышу, как эти сволочи шевелятся!
— Эй!
Флин повернулся, расправил плечи, становясь между парнями и Руви. Один из парней направил фонарик прямо ему в лицо. Флин не мог их ясно разглядеть, но услышал голос того, которого называли Джедом. Этот голос обращался к нему:
— То-то, зеленка! Ты ведь так переживаешь, чтобы научить нас разным разностям, — несправедливо с нашей стороны брать и не отдавать ничего взамен, так что мы дадим тебе урок.
— Отпустите мою жену, — настойчиво потребовал Флин. — С ней у вас не было ссоры.
— Твою жену, ух ты! — присвистнул Джед. — Почем же мы знаем, что она твоя жена? Разве вы поженились здесь, по законам этой страны?
— Мы поженились по нашим собственным законам.
— Слыхали, ребята? Ваши законы у нас не в счет, зеленка, так что, можно сказать, вовсе вы не муж и жена. Так или иначе, она остается. Это часть урока.
Джед захохотал. Следом захохотали остальные.
Флин велел Руви на своем языке:
— Теперь — беги!
И прыгнул на человека с фонариком.
Сбоку сейчас же возник другой парень и ударил Флина по затылку — и не просто рукой. Возможно, суком дерева или металлическим прутом. Флин свалился, оглушенный болью. Он услышал, как закричала Руви. Он попытался еще раз крикнуть, чтобы она бежала, но голос его не слушался. Раздался звук чьего-то срывающегося дыхания, затем опять крики. Флин попытался подняться, и тут же твердая подкованная подошва пригвоздила его к земле. Железные кулаки колотили его по лицу. Джед наклонился над Флином и встряхнул его.
— Подержи его так, Майк. Я хочу быть уверенным, что он все слышит. Ты меня слышишь, зеленка? Урок первый. Ниггеры всегда держатся своей стороны дороги.
Удар. Кровь изо рта и боль.
— Руви!
— Да держи ты его, Майк, черт побери! Урок второй. Когда белый мужчина интересуется негритянкой, она не чванится. Это для нее честь, понятно? Она должна быть милой, счастливой и польщенной. Ясно?
Еще кровь, еще боль.
— Руви, Руви!
— Урок третий. И лучше ты его запомни и вывесь там, где все эти красные, синие, зеленые и пурпурные ниггеры смогут эту надпись увидеть. Никогда не поднимай руку на белого. Никогда. Что бы ни было.
Руви затихла. Больше Флин не слышал ее голоса.
— Ты это усвоил? Что бы ни было.
— Хей-хо!
— Преподай это ему, Джед! Растолкуй ему так, чтобы не забыл!
Темная ночь, гроза, красный свет, красная кровь, тишина, расстояние, одинокий тягучий, замирающий голос отдается эхом.
— Ну в точности как настоящая баба, вот черт, кто бы мог подумать!
Хохот.
Руви…
Все кончено.
Общественное мнение по этому поводу сильно негодовало. По всему миру газеты поместили передовицы.
Президент сделал заявление. Губернатор принес официальное извинение за свой штат и искренне пообещал найти и наказать банду людей, виновных в подобном беззаконии.
Гранд Фоллз оправдывался.
Оказалось невозможным отыскать ни одного свидетеля, чтобы опознать участников инцидента, который произошел в городе. Судья Шоу убежден, что он их никогда раньше не видел. Полицейский тоже. Само нападение, естественно, произошло за городом и в темноте. Флин не запомнил номер машины и как следует не разглядел лиц нападавших. Руви — тоже. Это мог быть кто угодно и откуда угодно.
Имя Джед само по себе ни о чем не говорило — в округе множество Джедов, и все они оказались не те. Того Джеда так и не обнаружили, а если бы его даже нашли, Флин со всей определенностью смог бы лишь опознать в нем человека, которого сам ударил перед отелем в Гранд Фоллз («Горячий он, темпераментный оказался, — прокомментировал судья Шоу. — Оскорбился, а ведь ничего особенного и не произошло. Просто он нас не понял, всего-то»).
Так что никого не нашли и не наказали.
Как только врачи разрешили ему дальние полеты, Флин объявил своей группе, что возвращается домой. С Галактическим Центром он уже договорился, на его место собирались прислать другого. На родной планете очень негодовали, но что будешь делать, если у разных миров разные ступени развития. Раз Земля еще не стала равноправным членом, она не подчинялась галактическим законам, и, поскольку будущее Вселенной важнее, чем действия нескольких личностей или чувства их жертв, ни о каких крутых мерах и речи не могло быть. И Флин признал, что это справедливо.
Шербонди приехал навестить его.
— Я чувствую свою ответственность за случившееся, — сказал он. — Если бы я не посоветовал вам эту поездку…
— Рано или поздно такое случилось бы, — перебил Флин. — Не с нами, так с кем-то другим. Вашему миру предстоит еще пройти большой путь.
— Мне бы хотелось, чтобы вы остались, — просительно произнес Шербонди. — Я бы хотел вам доказать, что не все среди нас животные
— Этого вовсе не надо доказывать. Это очевидно. Беда теперь в нас — во мне и Руви.
Шербонди глядел на него, не понимая. Флин пояснил:
— Мы теперь не цивилизованные люди. Может быть, когда-нибудь и станем снова такими. Надеюсь, что станем. Это одна из причин, почему мы отправляемся домой: там мы сможем получить курс лечения у психиатра. Особенно в нем нуждается Руви.
Флин тряхнул головой и начал расхаживать взад и вперед по комнате, тело его напряглось от гнева, который он не мог сдержать даже огромным усилием
— Подобный поступок… подобные люди… да они загрязняют и уничтожают все, к чему прикасаются. Частицу себя они передают другим. Я весь теперь полон ничем не обоснованных страхов. Боюсь темноты, деревьев, уединенных мест. Хуже всего — я боюсь ваших людей. Не в состоянии выйти из комнаты, не испытывая при этом ощущения, что расхаживаю среди диких зверей.
Шербонди тяжело вздохнул:
— Не могу осуждать вас. Жаль. Вам бы хорошо здесь жилось, и вы бы многое сделали.
— Да, — согласился Флин.
— Ну что же, — поднялся Шербонди, — простимся. — Он протянул руку. — Надеюсь, в рукопожатии вы мне не откажете?
Флин поколебался, потом ненадолго взял руку Шербонди в свою.
— Даже вы, — произнес он с искренним сожалением. — Теперь вам понятно, почему мы уезжаем?
Шербонди кивнул:
— Понятно. — Он повернулся к двери. — Ах, будь они прокляты, эти негодяи, — воскликнул он с внезапной яростью. — Можно подумать, будто в наше время… О, проклятье! Прощайте, Флин. И удачи вам.
Он вышел.
Флин помог Руви закончить сборы. Он проверил исправность оборудования, которое группа управления погодой привезла с собой для показа и которое он должен был оставить своему преемнику. Потом спокойно сказал:
— Я должен сделать еще кое-что до отъезда. Не беспокойся обо мне. Я вернусь скоро, так что времени останется с запасом. Успеем уехать.
Руви взглянула на него, вздрогнула, но не стала ни о чем спрашивать.
Флин сел в машину и уехал.
По дороге он разговаривал, мрачно и горько, с кем-то отсутствующим.
— Значит, вы хотели преподать мне урок, — повторял он. — Вы это сделали. Теперь я вам покажу, как хорошо вы меня научили и как хорошо я все вызубрил.
И это было истинное зло, которое причинили ему и Руви.
Нервный срыв и боль прошли скоро, но остальное было трудно искоренить — ощущение несправедливости, гнетущую ярость, слепую ненависть ко всем людям, лица которых были белыми.