Вечер был на удивление теплым, но не душным, дул легкий ветерок, предрекая скорую осень. В саду царили тишина и умиротворение, они не встретили ни души, если не считать целующуюся на уединенной лавочке парочку, которую Аой и Иноске со смехом спугнули до того, как им посоветовали убираться куда подальше. Наконец они нашли небольшую закрытую от чужих глаз полянку практически у самой ограды Поместья бабочки, где и решили остановиться. Никто из юных пьяниц не понял, как так получилось, но до места назначения дожила лишь одна бутылка. Аой смутно припоминала, как они по очереди прикладывались к горлышку второй по дороге, но где ее оставили — она ни имела ни малейшего понятия.
Иноске со стоном наслаждения развалился на прогретой за день земле.
— Посмотри, какие звезды! Мне все реже удается полюбоваться на них. А ведь я почти всю жизнь провел под открытым небом, — голос Иноске звучал по-детски восторженно.
Аой в очередной раз припала к бутылке, хлебнув сладкую обжигающую жидкость, и села на траву рядом с лежащим мальчиком.
— Не хочу смотреть на небо, хочу смотреть на тебя, — капризно заявила она.
Иноске в лунном свете выглядел так же восхитительно, как Зеницу в отблесках костра. Его черные волосы отливали серебром, изумрудные глаза блестели, отражая сияющие звезды, а кожа казалась бледной, словно у загадочного принца из волшебной сказки. Аой подняла руку и провела тыльной стороной ладони по гладкой нежной щеке парня, на которой не было и намека на щетину.
— Почему ты перестал носить голову кабана?
Иноске забрал у нее бутылку и отпил немного, прежде чем ответить: — Из-за девушки. Она сказала, что у меня красивые глаза, и незачем их прятать.
— Она права, — не могла не согласиться Аой.
Острая игла ревности кольнула ее сердце. Все-таки в жизни Иноске была та, что сильно повлияла на него. Ну, у всех свое прошлое. Интересно, где эта девушка сейчас?
— То есть, ты хочешь сказать, что в деревне, возле которой вы жили, тебя кто-то ждет?
— Нет, Канзаки, там меня совершенно некому ждать.
Аой сделала еще глоток и посмотрела на Иноске поверх горлышка. Он выглядел спокойно и расслабленно, было непохоже, что парень страдает в разлуке с любимой. Издалека доносились вспышки смеха, веселье было в самом разгаре, а здесь, в их уголке романтично стрекотали цикады, и порой пролетали ночные мотыльки. Она склонилась над лежащим Иноске, ее распущенные волосы упали на изящное лицо юноши. Какой же он красивый!
— Аой, может, не стоит… — шепотом начал Иноске.
— Называй меня Канзаки. А еще лучше — заткнись, — с этими словами Аой отбросила в сторону наполовину опустевшую бутылку и припала к его губам легким поцелуем. Иноске ответил на ее ласку, чуть приоткрыв рот, но она не пошла дальше. Ей было достаточно и этого едва уловимого прикосновения. Поцелуй был… вкусным. Словно освежающая закуска после терпкого вина, приятное завершение вечера.
Внезапно она рассмеялась, не отрываясь от влажных губ парня. Так смешно, Аой Канзаки, строгая медсестра, которую боялись все врачи отделения, выпив лишнего, целует в кустах семнадцатилетнего мальчишку. Какая глупость! Она чувствовала, как губы Иноске тоже расплываются в улыбке, и прервала поцелуй, чтобы улечься рядом с ним и крепко прижаться к плечу.
— Знаешь, ты уже второй мужчина за сегодня, уложивший меня рядом с собой, — Аой фыркнула, подумав о том, что для полного комплекта ей не хватает Танджиро.
— А кто был первым? — заинтересовано спросил Иноске.
— Зеницу, — и очередной приступ смеха накрыл обоих. Вдоволь насмеявшись, Аой решила уточнить: — Он пялился на мою грудь и упал.
— Могу его понять.
— Зеницу — идиот!
— Не надо, не называй его так, — неожиданно заступился за друга Иноске, — Зеницу своеобразный, но хороший. Ты знала, что он практически содержал нас всех эти два года?
— Вот как? — удивилась Аой, — нет, не знала, расскажи.
Иноске лег набок, повернувшись к ней лицом, и она повторила его движение. Ей было так комфортно и спокойно с этим парнем. Внезапно она вспомнила, как, будучи девчонками, они с Канао так же прятались в саду от сестер Кочо, и, лежа на траве, доверяли друг другу самые сокровенные тайны. Сейчас у нее было подобное чувство.
— Мы в основном жили за счет продажи древесного угля. Танджиро и Зеницу уходили в лес на рассвете, валили деревья и жгли их, пока не получали уголь. Это очень тяжелая работа, порой бревна могут гореть шесть дней подряд, и за ним нужен постоянный присмотр. Парни вечно ходили в саже и ожогах. А потом еще носили корзины с углем в соседние деревни, чтобы продать. Ты же понимаешь, Танджиро со своей травмированной рукой старался из-за всех сил, но большая часть работы все равно ложилась на Зеницу. К тому же порой Танджиро уезжал к Канао, и Зеницу приходилось справляться со всем одному. Я пытался помочь им, но у меня плохо получалось… Так и не смог себя заставить, мне по душе была охота, рыбалка. Вот так мы и жили — я добывал мясо, ловил рыбу и присматривал за Незуко, а Танджиро и Зеницу зарабатывали деньги.
Вот оно оказывается как. У ребят была непростая жизнь. Это объясняет мозоли на руках Зеницу и его хорошую физическую форму.
— А еще он тренировался, как заведенный, — продолжил Иноске, — особенно последний год. Почти все свободное время проводил на улице со своим клинком. Я не знаю, что на него нашло, Зеницу никогда не говорил об этом.
— Тебе не кажется, что ты слишком много думаешь о Зеницу? — Аой уже наскучил разговор об этом пареньке.
— Возможно, — Иноске откинулся на спину и уставился в небо, — Просто я виноват перед ним.
— Если спросишь меня, то я думаю, что ты стараешься для своей семьи ничуть не меньше, чем Танджиро и Зеницу. Мне кажется, выслеживать дичь в лесу сложнее, чем рубить деревья. Так что тебе не в чем винить себя.
— Дело не только в этом, — вздохнув, сказал Иноске, — просто я забрал у Зеницу… одну вещь…
— Правда? Какую? — Аой попробовала представить, что же такого могло быть у Зеницу, чего не хватало бы Иноске, но ничего подходящего не пришло ей в голову.
— Ну… как бы тебе сказать… — замялся Иноске, а затем неожиданно бодро заявил: — это была клецка. Да, как-то раз я съел последнюю клецку Зеницу. Знаешь, такие маленькие, из рисовой муки, он их обожает. Сначала я был к ним равнодушен, потом они стали мне нравиться, а со временем я полюбил эти клецки, сильно полюбил.
— Вы все еще деретесь из-за еды? Глупые мальчишки.
— Ну да. И теперь меня мучает совесть. Как думаешь, Зеницу простит меня? — Аой заметила, что Иноске затаил дыхание в ожидании ответа. Неужели ему настолько было важно услышать ее мнение о дурацких рисовых клецках?
— Я не очень хорошо знаю Зеницу, — медленно начала она, тщательно подбирая слова, — но я заметила, как сильно он любит всех вас. Мне кажется, Зеницу не из тех, кто может затаить зло, он обязательно простит тебя.
— Надеюсь, ты права, Канзаки, — ослепительная улыбка вернулась на лицо Иноске, — Я рад, что провел этот вечер с тобой.
Аой тоже понравился разделенный с Иноске праздник, но сейчас она чувствовала себя усталой и едва смогла сдержать зевок. Она хотела бы провести ночь, прижимаясь к прекрасному юноше, но завтра ее ждала очередная тренировка. Аой села и помотала головой, разгоняя сонливость. Темно-зеленая трава плыла перед глазами, и она задумалась, как же далеко их занесло от Поместья.
— Пожалуй, на сегодня мне хватит веселья. Лучше вернусь в свою комнату, — пробормотала она, борясь с головокружением.
— Я провожу тебя, — с готовностью предложил Иноске, легко поднимаясь на ноги. Он протянул руку, и Аой встала, держась за его прохладную широкую ладонь.
Она не отпускала Иноске всю дорогу, пока они молча шли к особняку. Порой им попадались другие бродящие по саду охотники, но Аой не обращала на них внимания. Ей хотелось быстрее оказаться в постели, весь обратный путь смазался в ее памяти. Она ощущала лишь свои пальцы, переплетенные с пальцами Иноске, и это было приятное чувство. Наконец они добрались до задней двери Поместья.