Пожилой дзюдоист горько усмехается, кривя морщинистое лицо, толстые щеки писателя собираются складками в ответной кислой улыбке, и путешественники, влекомые толпой, движутся дальше, а из порнозабегаловки доносится мощный бас: «Прямо на сцене! Высший класс!»
Итак. В японских газетах и журналах давно уже стали привычными термины «развитые страны» и «развивающиеся страны». Как и многие другие слова и выражения, они пришли к нам из английского языка. Английский термин «развитая страна» по-японски буквально означает «передовая страна», а «развивающаяся страна» — «страна на пути развития». Есть, правда, в английском и выражение «отсталая страна», но политикам его употреблять рискованно: страна здесь свободная — могут забросать тухлыми яйцами, а то и бомбу подкинут в автомобиль. Поэтому с некоторых пор все как один стали учтиво говорить «развивающиеся страны».
Наш писатель, желтокожий джентльмен, то бишь я, двигался бесконечно малой частицей по людным нью-йоркским улицам и не уставал восхищаться замечательными этими терминами.
Как отличить «развитую» страну от «развивающейся»? Стоит поставить два эти понятия лоб в лоб, как они тут же начинают терять четкие очертания, окутываться туманом. Опираясь на двадцатилетний опыт блужданий по свету, могу смело утверждать, что путешественник почти всегда с первого взгляда отличит страну, принадлежащую к разряду «развитых», по тому признаку, что жизнь людей там протекает невидимо для постороннего взгляда: она спрятана за дверьми, стенами и окнами жилищ. В странах же, называемых «развивающимися», во всяком случае в большинстве из них, жизнь во всей ее полноте можно видеть прямо на улицах. Труд. Болезни. Радость. Смех. Голод. Горе. Ссоры. Отчаяние. Смерть. Все стороны бытия открыты взгляду прохожего. Японский язык, исстари отличавшийся неконкретностью и расплывчатостью, и в данном случае бесподобен по своей уклончивости. Снимаю перед ним шляпу.
Нью-Йорк — город одновременно и «развитый» и «развивающийся». Когда смотришь на роскошные здания где-нибудь в районе Саттон-плейс, на их вестибюли, облицованные мрамором, прозрачным, как воды северного озера, сразу пропадает всякое желание вникнуть поглубже в жизнь обитателей этих хором. С другой стороны, полюбовавшись, как где-нибудь в Бауэри[1] под сенью мусорного ящика валяются пьяные бродяги — неважно, черные или белые, — смахивающие скорее не на людей, а на кучи зловонных лохмотьев, — тоже хочется скорее пройти мимо, не задумываясь над тем, что довело их до такого состояния. Не больно-то охота представлять себе жизнь богатеев — слишком уж жалким начинает казаться собственное существование. А станешь рисовать себе во всех деталях житье нищих — делается совсем тошно. Столкнувшись с двумя полюсами нью-йоркской жизни, испытываешь полную растерянность. Стоишь как в густом тумане, а оба разительно несхожих лика Нью-Йорка глумливо над тобой хихикают. Хочется решить для себя, какое же из лиц города является истинным, поэтому все ходишь и ходишь по улицам, и эта необъяснимая антиномия окончательно заводит тебя в тупик. Тогда говоришь себе: ты всего лишь турист, вот и смотри, что показывают, чувствуй, что чувствуется, и не стремись к большему…
Главный мой интерес в этом путешествии — рыбная ловля, поэтому попробую объяснить свои впечатления от Нью-Йорка с помощью примера из жизни рыб.
Весной, в период нереста, самка черного окуня все время держится возле своих икринок. Двигая плавниками, она направляет к ним свежую воду, а если поблизости покажется враг или инородное тело, рыба разевает свой большой рот и отважно кидается в бой, стараясь проглотить или оттолкнуть противника. Ее самоотверженность поистине достойна восхищения. Но давайте продолжим наши наблюдения. Когда из тех самых икринок, которые самка черного окуня, не ведая сна и покоя, так ревностно оберегала, появляются мальки, мамаша, проголодавшись, запросто может отобедать своим потомством. Тут наблюдатель лишь молча разведет руками. Таков и этот город. Только что он был прост и ясен, как вдруг все летит кувырком, и ты опять ничего не понимаешь — вот какие противоречивые чувства я испытывал, бродя по улицам Нью-Йорка.
Как живут люди, укрывшиеся за стенами из мрамора, снаружи не разглядишь, поэтому я в основном смотрел на жизнь другого, «развивающегося» Нью-Йорка. Сразу за гигантскими зданиями из стали, стекла и белого бетона, бесчисленные окна которых напоминают листы миллиметровой бумаги, тут же, через переулок, за углом, спрятались покосившиеся закопченные старые склады, доходные дома, жалкие лачуги, а то и просто заросшие бурьяном и заваленные отбросами пустыри. На Фултонском рыбном рынке грязные, в лохмотьях, с давно небритой щетиной дядьки лопатами кидают на весы подванивающую рыбу. По неряшливым улицам разгуливают цветные всех возрастов. Одеты они в самые несуразные одежды, но это не мешает им двигаться с поразительной природной грацией. Прямо на асфальте, прислонившись спиной к мусорным ящикам, тряпичными кулями сидят какие-то прокисшие старики и апатично потягивают виски из засунутых в бумажные пакеты бутылок.