Сначала Лео думал, что Фулбрайт поддержал его переселение в Бартон из благотворительных побуждений. Он балансировал на краю бездны, епископ протянул ему руку помощи, проявив христианскую доброту, и Лео был готов принять помощь. Но теперь ему казалось, что Фулбрайт поступил так скорее из преднамеренной злобы. Неужели он поручил ему приход, лишь для того, чтобы потом изгнать его? И стоит ли ему затаиться и ждать удара в спину? Возможно, Фулбрайт заставит его сложить сан, и остается лишь молиться, чтобы его милосердие оказалось сильнее ненависти к гомосексуалистам.
Его мысли прервал раздавшийся неподалеку шум. Лео вздрогнул и поднял голову. В дверях кабинета стояла миссис Вайн.
— Чай? — любезно предложила она.
Он улыбнулся.
— Чудесная мысль.
Приговоренному к смерти давали сытный завтрак, с горечью подумал Лео и вздохнул, пытаясь разогнать напряжение в плечах. Приглашение во дворец не явилось для него неожиданностью. Он просмотрел бумаги на столе. Среди других заметок о делах прихода были адрес и телефон Моники Карлайл, записанные напротив имени Сары Коулбрук.
— Миссис Вайн, вам что-нибудь известно о Монике Карлайл? Она живет в поместье «Фруктовый сад». — Его домохозяйка была кладезем информации: немного упорства, и она готова была, на радость ему, поделиться любыми тайнами.
Женщина воздела глаза к небу, будто ожидая озарения.
— Имя мне ни о чем не говорит. Но я знаю, где это поместье. Вы говорите, Карлайл?
— Да. Мне позвонила Сара Коулбрук и сказала, что Моника Карлайл хочет стать акционером художественного центра. Это прекрасные новости.
Миссис Вайн заметно оживилась.
— Вы сказали Сара Коулбрук?
Лео кивнул.
— Вы наверняка знаете Сару, она работает в школе «Уайтфрайарз», занимается художественным оформлением. Я очень надеюсь, что она станет работать с нами в центре святого Варфоломея, когда закончится ремонт.
— О, — воскликнула миссис Вайн, переставляя чашки с подноса на стол, — как удобно.
Лео пришел в недоумение:
— Удобно?
Странно, ему показалось, или миссис Вайн действительно покраснела?
— Я хотела сказать, что… что… — Она явно не могла подобрать нужные слова, хотя Лео понятия не имел почему. Наконец миссис Вайн проговорила: — Она умеет обращаться с детьми. Терпелива, из нее выйдет хороший работник.
Лео показалось, что миссис Вайн знает о Саре Коулбрук что-то такое, чем не хочет делиться. И, чтобы отвлечься от мыслей о Фулбрайте и перспективе предстоящей инквизиции, он стал допытываться:
— Вы хорошо знаете Сару Коулбрук?
— Нет, — ответила миссис Вайн, — не то чтобы очень хорошо… — Она замолкла на долю секунды, будто обдумывая варианты и продолжала: — Только то, что люди говорят.
— И что они говорят?
Лицо миссис Вайн стало цвета сырого бифштекса. Она сглотнула комок в горле.
— Говорят, что… что…
Он видел, что она борется со своей совестью или чем-то еще, что не дает ей силы проговориться, и был полон любопытства.
Наконец она забыла об осторожности, и слова прорвались сплошным потоком, будто река вышла из берегов:
— Честно говоря, мне кажется, что она несчастлива замужем. По крайней мере, так я слышала. Я точно не знаю, но ходят слухи, что у ее мужа другая женщина. Что у них все серьезно, и это не просто безумное увлечение. Вы знаете, как я отношусь к слухам, но эту информацию я узнала из надежных источников.
— Как жаль, — сказал он, поднимаясь на ноги и изучая содержимое чайного подноса. — Она очень обаятельная молодая женщина, — вздохнул он, — но, похоже, в этих слухах есть доля правды.
Миссис Вайн как-то странно на него посмотрела, и он задумался, известно ли ей что-то еще и стоит ли допрашивать ее дальше. На подносе лежали маленькие домашние рогалики с креветками и кремовой начинкой.
— Миссис Вайн, вы меня совсем избаловали.
Она отвернулась, застеснявшись и покраснев:
— Кому же еще о вас заботиться, если не мне.
— Смотри, я подержу лестницу, а ты будешь передавать картины. Они около большого синего чемодана. Ты сразу их увидишь, Мэтью. Они завернуты в полосатую ткань. — Последовала пауза, зашаркали шаги и кто-то стал двигать вещи. — Видишь? — Сара стояла на лестничной площадке и смотрела в темноту чердачного люка. Лампочка на чердаке перегорела, и время от времени сумрак прорезал луч фонарика, словно сигнальный огонь маяка.