Люда многозначительно посмотрела на Машку: мол, хорош командовать, дай людям проститься спокойно! Валера многозначительно посмотрел на Люду, но этого никто не заметил.
Лодочка медленно, но шумно начала отплывать от берега. Ленка вопросительно посмотрела на Жана. «Он что, так и будет молчать?» — ужаснулась она. Ей хотелось закричать: «Ты мне нравишься!» Но она понимала, что это ее последний шанс что-то сказать ему. И вместо этого сказала: «Ну, я пойду?»
Жан хотел сказать Алене, что она лучшая девушка на свете, что она самая прекрасная и самая красивая, но не сказал. «Господи, ну что за идиот? — думал он. — Ну тебе же не четырнадцать лет! Что стыдного сказать девушке, что она тебе очень нравится?» Но он только улыбнулся самой доброй улыбкой, которую Ленка когда-либо видела, притянул ее к себе и… поцеловал в лоб. И если улыбка вселила в Ленку уверенность, что все будет хорошо и они обязательно встретятся, то поцелуй тут же похоронил эту надежду.
Ленка развернулась и пошла прочь. Она не чувствовала земли под ногами. Впрочем, ног она тоже не чувствовала. «Даже не предложил проводить! Ужасно! Даже не пожелал хорошей дороги! Да как же это?!» — кричала она про себя, и ее лицо кривилось в жуткой гримасе.
Жан смотрел ей вслед. «Даже не оглянулась! Даже не намекнула, чтобы я ее проводил! Как же это?? Я ведь так хотел ей понравиться!» — кричала его душа. Жаль, что Ленка не могла этого слышать.
Ленка шла по горам. Она хотела идти, идти долго, идти и никуда не приходить. В голове ее начинал клубиться знакомый монолог: «Сейчас я немного пострадаю, потом расскажу всем подругам про Жана. А потом… потом буду принимать обстоятельства такими, какие они есть. Все равно добиваться его не выйдет. Я ведь даже телефона его не знаю. Да и ни к чему это — добиваться. Этого еще не хватало!» За два часа пути ей все же удалось уговорить себя, что ничего страшного не произошло, что любить — это всегда лучше, чем не любить. Ей даже показалось, что она счастлива. И не беда, что это счастье с легким оттенком грусти.
В Москву возвращались медленно. Всем хотелось скорее приехать, но никому не хотелось общаться с гаишниками. Ленка ушла в себя так глубоко, что не отвечала даже на прямые вопросы. Машку это бесило. Еще ее бесили дороги, пейзажи, другие машины, которым «почему-то всем туда же, куда и нам». Люду бесило то, что девчонки решили обедать в «Макдоналдсе». Ленку бесило все, но она молчала. Собаку ничего не бесило, ей только не нравилось, что ее почему-то увозят от моря.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем хуже становилась погода. Дождь не шел, но было серенько и прохладно. Ленка всегда не любила возвращаться в Москву. Это был парадокс. Москву она любила, и когда улетала в командировки или в отпуск, ей всегда было жаль расставаться с любимым городом. Перед долгими поездками она даже совершала ритуальные круги по любимым местам. Но потом ей всегда не хотелось возвращаться, и первые несколько дней после возвращения она ненавидела Москву. За толпы народа, за шум и постоянную необходимость бежать, спешить, чтобы успевать жить. Ненависть постепенно перерождалась в привычную любовь. Но сейчас Ленке хотелось вернуться как можно скорее. Когда она увидела большие буквы МОСКВА, сердце ее радостно забилось.
Второй раз оно радостно забилось, когда Ленка повернула ключ в двери своей квартиры. «Ура, я дома!» — подумала Ленка. Переступив порог, она тут же громко и с удовольствием расплакалась. Она рыдала долго, с чувством, жалея себя и кляня судьбу, так, как никогда еще не рыдала. Чем тяжелее становилось носу от соплей, тем легче становилось душе и сердцу. Грусть, тоска, ревность, надежда — все испарялось через слезы. «Вот уж точно говорят — поплачь, и все пройдет», — подумала Ленка. Она рыдала, мысленно ставя точку на надежде, но не на любви. После ведра выплаканных слез Ленка почувствовала себя счастливой. «Ведь я люблю, я люблю прекрасного, красивого и умного мужчину. Мне нравятся мои ощущения, нравятся мои чувства. Мне приятен тот холодок, который пробегает по моей коже, когда я о нем думаю. Мне приятна дрожь, которой я дрожу, когда вспоминаю его голос. И я буду любить его вечно. Ой, а вот это уже не мое, это Уитни Хьюстон поет». Ленка улыбнулась сама себе. И перестала плакать.
Эпилог
Прошел почти месяц. Ленка с головой ушла в новую работу. Ушла так глубоко, как никогда еще не уходила. Она точно знала, что глупости вроде любви, депрессии или, того хуже, поисков смысла жизни случаются от избытка свободного времени. В этом смысле ритм журналиста ежедневного издания устраивал ее больше, чем ритм писателя издания ежемесячного, который оставлял возможность неторопливого существования. Свободного времени у Ленки не было никогда — ну, или почти никогда. Только два часа в день она никуда не летела, не била судорожными пальцами по клавиатуре, не брала интервью и не слушала треп, умный и не очень, своих новых коллег. Перед тем как бежать на работу, два часа она гуляла в Парке Победы с фотоаппаратом на шее и музыкой в ушах. Фотоаппарат появился, ибо срочно требовалось какое-нибудь новое стильное увлечение. «Будем играть в фотографа, — решила Ленка, — ведь в фотомодель я уже как-то играла». А музыку Ленка слушала всегда — разную, по настроению. В течение последнего месяца она слушала только две песни: «If You Go Away» Патриции Kaac и «Don't Go Away» группы «Sweet Box».