– Рома, – тихо спросила Даша, всё так же сидя к парню спиной. – Огнев говорил что-нибудь… он… как это будет?
– Очень больно, – ответил ей парень севшим голосом. – Особенно в первый раз.
Он снова взгромоздился на диван, поджав голые ноги. Глаз дёргался, а тело мелко тряслось от холода и страха.
Игорь встал и, громко цокая когтями по полу, подошёл к массивному дубовому шкафу, ударив в него лапами в попытке открыть. Когда это, наконец-то, удалось, он забурился внутрь мордой, зубами вытянув наружу шерстяной плед.
– Спасибо, брат, – усмехнулся Рома, когда Игорь, поставив передние лапы на диван, положил плед ему на колени. – Я и забыл, что Огнев сказал про вещи в шкафу.
– Игорь их по запаху нашёл, – перевела Даша Воронцовский «Гав!», подходя к шкафу и раскрывая двери настежь. – Ещё пара одеял, подушка. Аптечка…Чай, стаканы, сахар – неплохо. Огнева не смущает, что волки чай не пьют?
– Это на потом, – ответил Рома, кутаясь в плед и понемногу унимая дрожь. – Сказал, что утром есть мне вряд ли захочется, но вот горячий сладкий чай рекомендовал настоятельно.
– Ему виднее, – сказала девушка, кинув Роме ещё одно одеяло и закрыв шкаф. – Очень холодная комната, находиться в ней голым равносильно мазохизму. Ты приляг пока, у тебя ещё есть минут пятнадцать.
Рома почувствовал, что его снова затрясло.
Солнце уже давно уступило место на небе своей бледной подруге, но так уж повелось, что вся нечисть просыпалась в полночь. И этой ночью Рома должен был стать нечистью. Уже совсем скоро.
Парень сжался в комок на продавленном диване, до подбородка укрывшись пледом. Он не замечал, как обеспокоенно смотрят на него друзья, не обращал уже внимания и на холод. Он боялся даже думать о том, что вскоре должно произойти. Только смотрел в окно сквозь неплотно задёрнутые занавески, думая о том, что он слишком хорошо видит в темноте.
Сердце галопом неслось в груди, отбивая какой-то странный, непонятный парню ритм. Либо это билось сердце волка, либо у него назревал инфаркт – других вариантов у Ромы не было, но даже это сейчас не беспокоило. Он думал только о бледном диске луны, о том, что тот сделает с его телом, едва наступит полночь. Думал о том, что надо бы сказать ребятам, чтобы встали поближе к выходу. На всякий случай, если вдруг придётся убегать…
А ещё парень думал о Белле – о том, что понятия не имеет, как среагирует на человека, не принявшего Оборотническое зелье; Рома думал о том, что боится за жизнь и здоровье девушки едва ли не больше, чем боится превращения.
Запах мыла забивал ноздри – какая-то тварь посчитала нужным почистить диван и помыть полы перед тем, как Рома сюда придёт. Голова закружилась – парень глухо застонал.
Даша толкнула ногой начавшего дремать Игоря и показала ему наручные часы – стрелки неумолимо двигались к полуночи, уже перевалив за 11:55. Пёс встал с пола, заметно напрягшись, наблюдая за другом, что ворочался на диване…
Чувства обострились. Зрение, слух, обоняние. Рома видел, как в темноте комнаты по воздуху кружились пылинки, видел, как в углу над шкафом шевелится от сквозняка грязная паутина. Он видел так много, но хуже был слух. Рома слышал, как бьются сердца в груди Игоря и Даши, слышал, как под полом скребутся крысы, и как бьются их сердца. Такой ужасный шум. Рома не мог его выносить. Он с головой накрылся пледом, но тут же об этом пожалел – мыло. Запах проклятого мыла пропитал весь диван, плед вонял пылью и овечьей шерстью, а ещё Рома чувствовал запах собственного пота, от чего его едва не стошнило. Рома высунул голову наружу, но лучше от этого не стало: от Игоря воняло псиной, а от запаха Дашиного дезодоранта кружилась голова. Почему весь этот проклятый мир так вонял? Неужели эти запахи были здесь всегда? Всё в этом доме имело свой запах, и всё это смешивалось воедино в самом воздухе, который тоже чем-то да вонял. Это не просто раздражало – это было тошнотворно. Это доводило до безумия.
– Рома?
Даша тихо позвала друга, но он не отреагировал, только с тихим рычанием клубком свернулся на диване, закрывая голову, словно пытался оградиться не то от шума, не то от света. Возможно, он уже и не осознавал, что делает.
– Началось… – тихо прорычал Игорь. – Будь начеку.
В животе забурлило – Рома некстати вспомнил, что не ужинал. Огнев сказал ему поесть, но кусок курицы, взятый в столовой, встал поперёк горла. Курица… сейчас она виделась ему совершенно иначе, чем несколько часов назад: вкусное, жареное мясо в хрустящей корочке. Нежное, горячее, сочное…
Голодный спазм скрутил желудок, отзываясь болью в позвоночнике. Рома сжался, но боль не утихла. Она разливалась по костям, усиливаясь до невыносимости. Темнота перед глазами взорвалась болью, которая поглотила всё – мысли, чувства, желания. Кожа горела, словно её облили керосином и подожгли – Рома закричал. Его тело конвульсивно дёргалось и сжималось, разум потух. Осталась лишь боль.
Игорь и Даша резко подскочили, когда Рома вместо сдавленного рычания вдруг издал нечеловеческий крик, дугой выгнувшись на диване и до крови царапая ногтями кожу, как будто он хотел сорвать её с себя. Тело его корчилось в судорогах, а черты начинали резко меняться. Лицо удлинялось, превращаясь в волчью морду, конечности вытягивались, тело обрастало шерстью. Крик становился всё громче, пока он не оборвался утробным рычанием.
Волк открыл глаза.
Калейдоскоп запахов ударил в нос, заставив чихнуть – проклятые люди. Всё, что их окружает – это невозможная вонь. Только люди умудрялись сделать запахи настолько сильными и противоестественными, что это напрочь отбивало обоняние. Волк чихнул ещё раз и мотнул головой, как будто хотел отряхнуть белоснежную шерсть от налипшей на неё невидимой пыли.
Волк посмотрел в окно, сквозь щели между неплотно задёрнутыми занавесками на окнах, откуда в комнату едва пробивался слабый свет ночного неба. Зрение не различало цветов, но это было не важно: монохромная картинка давала видеть всё, что происходило вокруг; в кромешной тьме виделось ясно, как днём.
Сильные лапы сделали шаг вперёд, тело спрыгнуло на пол, ощутив под подушечками тепло дерева. Мышцы работали, заставляя грудную клетку расправлять мощные лёгкие, заставляя сердце гонять кровь по жилам. Слух улавливал звуки, о существовании которых волк раньше и не подозревал.
Вся жизнь, что была до этого, показалась вдруг нереальной, рассеялась, как сон, если волки вообще могли видеть сны. Забывалось всё, что было раньше: все лица, которые почему-то казались что-то значащими, все события, которые имели смысл, вдруг слились в одно сплошное пятно, застывшее бельмом на глазу. Оно нервировало, мешая волку жить, мешая охотиться, мешая ему быть тем, кем он должен быть.
Белый волк спрыгнул с дивана, и потянул носом воздух. Поистине огромная тварь была размером с некрупную лошадь, восхищая и ужасая одновременно. Волк исподлобья посмотрел на пса и девушку своими синими глазами, после чего зарычал и кинулся в атаку.
Животное животным не было, волк это понимал. Самозванец с чужеродным запахом, оборотень, но на него плевать. Такие для него не добыча, а вот человек…
Волк с рыком сделал прыжок, одним махом преодолев расстояние в несколько метров, что отделяло его от желаемой добычи. Пёс кинулся ему наперерез, но ударом громадной лапы был выброшен за дверь, скатившись вниз по лестнице и с грохотом обо что-то ударившись. Второй удар волка сбил человека с ног.
Пасть открылась, обнажая сверкающие клыки. Ведь он был так голоден…
Огромная лапа сдавила грудь, и Даша не могла не то, что что-то сказать – она едва дышала. Сквозь свист собственных лёгких, девушка слышала, как рычит вервольф. Как рычит Рома, собираясь её убить.
«Рома, это я! Перестань, убери лапу! Ты же убьёшь меня!!!» – кричало сознание.