— Я и близко не был в таких кругах. — Диким показалось одно упоминание этих фамилий здесь, в Мемфисе.
— Все так говорят. А потом в памяти всплывает! — убеждённо сказал Сергей Петрович. — Если вспомните хоть чепуху, хоть мелочь... Для меня все важно, все пригодится.
«Ах ты, сукин сын! — думал я, уже сидя со всеми в автобусе, мчавшемся из Мемфиса в Саккару — город мёртвых. — Решил нажиться на всей этой грязи, на нашей боли и крови. Что ж, после битвы всегда появляются мародёры».
За окном тянулись финиковые пальмы, зелёные поля, снова рощи финиковых пальм, люди на осликах, стали попадаться караваны верблюдов.
Глядя на мелькающие пейзажи, я поймал себя на том, что одновременно вижу маленькую чернявую женщину и курчавого мальчика. Как его звали? Женщину звали Гуля.
Да, Гуля. Никогда до этой встречи не мог и предположить, что мои пути хоть как-то могут пересечься с этой семьёй.
Лет пятнадцать тому назад мне удалось вернуть слух нескольким детишкам, которым после трудных родов кололи антибиотик стрептомицин, впоследствии, кажется, запрещённый, ибо побочным действием лекарства была глухота. Воздействием на некоторые участки мозга и точки на стопах я оживлял слуховые нервы.
Однажды позвонила какая-то робкая женщина, умоляя хотя бы посмотреть её ребёнка — жертву стрептомицина.
Было унылое зимнее утро, когда они пришли, мать и ребёнок лет шести. Поработав с мальчиком, чем-то похожим на маленького арабчонка, я сказал матери, что им придётся прийти ещё два-три раза. Что сам позвоню на днях, назначу время. Открыл записную книжку, спросил, на какую фамилию записать телефон.
И тут маленькая сухощавая женщина с измученным лицом замешкалась, потом извиняющимся, жалким голосом сказала:
— Моя фамилия Джугашвили. Гуля Джугашвили. Да, я внучка Иосифа Виссарионовича Сталина. Дочь Яши.
Я хорошо помнил, что первым чувством было злорадное торжество: не сам кровавый диктатор, так его внучка и правнук пришли ко мне просителями...
Записал телефон, проводил их в переднюю.
«Ну хорошо, она ни в чём не виновата, — думал я тогда, закрыв за ними дверь. — Тем более — дочь несчастного Яши, попавшего в плен к фашистам, которого этот мерзавец Сталин отказался обменять, оставил на муки и смерть. Тем более не виноват ребёнок. Ну а если б при жизни сам Сталин, в конце концов семидесятилетний старикан со своими недугами, обратился ко мне, Артуру, за помощью, стал бы я его лечить? Или, воспользовавшись случаем, удушил бы своими руками? Или поднял бы ему давление так, чтоб лопнули кровеносные сосуды?»
И понял, что не пошёл бы на эту акцию ни в коем случае. Даже теперь, точно зная о десятках миллионов людей, зверски убитых и замученных с ведома Сталина, был уверен: не поднялась бы рука. И даже не из боязни возмездия. Лечить бы не стал, отказался бы под любым предлогом, хоть расстреливайте. Но сознательно принести зло — не смог бы.
А Солженицын бы смог?
Я не заметил того момента, когда зелёная земля кончилась, началась пустыня. Автобус остановился на заасфальтированной площадке. Со всех сторон к выходящим из дверей туристам направились бездомные псы.
И хотя мне нечем было их угостить, попрошайки вереницей последовали именно за мной.
Невдалеке возвышалось самое первое в мире каменное строение — ступенчатая пирамида, возведённая, как объяснила Магда, для фараона Тети в 2340 году до нашей эры.
Окруженный собаками, я стоял у её подножья, задрав голову. На стёртых, округлённых ветрами и временем ступенях из грядок нанесённого песка торчали сухие былинки и кустики.
Пирамида напоминала сильно увеличенный Мавзолей Ленина.
— Артур Крамер! — раздались голоса. — Скорей! Мы идём осматривать захоронение!
Я повернулся и двинулся за уходящей группой. Собаки шли вслед, как когда-то на морском берегу в Коктебеле.
Туристы, возглавляемые Магдой, скрывались в каком-то подземелье. Оттуда навстречу им цепочкой выходили другие.
— Артур! — крикнул Саша Петров. — Догоняйте!
— Я не пойду! — отрицательно махнул рукой и опустился на белый парапет.
Соединялась и никак не могла соединиться прерывистая связь времён: эта пирамида, Мавзолей, чтение Библии в Коктебеле и собаки, лежавшие сейчас вокруг под жарким солнцем египетского декабря...
— Вы говорите по-русски? Вы русские? Из Советского Союза?
Я поднял взгляд, увидел перед собой девушку в розовой куртке и юбке из джинсовой ткани.