Справа и слева тянулись сотни магазинчиков, просто открытых прилавков, заваленных товарами со всего света. В сущности, это была увеличенная копия асуанского базара, за тем исключением, что здесь не продавались те платья, какие мне посчастливилось купить в Асуане.
Зато глаза разбегались от обилия обуви. Я высмотрел чёрные лакированные туфли с бантиками, уплатил, не торгуясь, тридцать фунтов и пошёл обратно, довольный уже тем, что выполнил просьбу Анны.
Неподалеку от выхода с базара, у магазинчика с зеркальной витриной стоял Эдуард Сергеевич, что-то сердито выговаривал своей седенькой жене. Та плакала, умоляла:
— Дай мне ещё семь фунтов!
— Дал тридцать, и хватит с тебя!
— Но костюм стоит тридцать семь. Такого я больше никогда нигде не куплю, ну пожалуйста.
Я было прошёл мимо. Вдруг какая-то сила развернула меня. Шагнул к старушке.
— Вот семь фунтов. Возьмите.
Та сквозь слезы смотрела на мужа.
— Что вы, что вы?! — засуетился Эдуард Сергеевич. — У нас на двоих вдвое больше, чем у вас. Спасибо. — Он достал бумажник, выдал жене недостающие деньги.
...Я пересёк площадь Хусейна и стал углубляться в центральный район столицы. По пути оглядывал витрины, заходил то в один, то в другой магазин. Термосов нигде не было видно.
Как это обычно бывало, раздражённый бытовым заданием, я терял себя, переставал помнить, что Провидение для своих целей порой использует самые прозаические поводы.
Захотелось просто растратить оставшиеся двадцать пять фунтов на покупку записных книжек, блокнотов и авторучек — у меня профессиональная слабость к такого рода изделиям. Но вот в витрине крохотного магазина на одной из стеклянных полок с выставленными товарами заметил то, что искал.
Белый с розовыми цветами термос стоял на самом верху.
Я распахнул дверь, прошёл к прилавку, за которым скучала продавщица. Ни на прилавке, ни на полках за её спиной термосов больше не было.
Продавщица никак не могла меня понять. Я выманил её из-за стойки на улицу.
Наконец, сообразив, что нужно, она вошла в магазин, кого-то позвала.
Из глубины помещения появился невзрачный человек в сером свитере, что-то спросил по-английски.
— Термос! Термос! — повторил я, указывая на витрину. — Хочу купить этот термос.
— Вы русский?! Откуда вы?
— Москва, — ответил я, даже не сообразив в первый момент того, что хозяин магазина говорит на моём родном языке.
— Обождите, пожалуйста.
Через минуту хозяин вернулся со стремянкой и отвёрткой. Он влез на лесенку и стал развинчивать стекла витрины.
— А сколько стоит? Хау мач? — мне было неловко, что наделал столько хлопот.
Хозяин ничего не отвечал.
Когда он слез со стремянки и протянул термос, я повторил вопрос:
— Сколько стоит?
Хозяин пристально смотрел на меня снизу вверх, закусив губу.
— Откуда вы знаете русский язык? — спросил я.
— Я тоже из России, — глухо ответил хозяин. Он взял у продавщицы фирменную коробку, упаковал в неё термос. — Куда направляетесь?
— В Гизу. Отель «Фараоны».
— Позвольте, я вас немного провожу?
Мы вышли на улицу.
— Я из Запорожья. Араб по национальности. Выехал сюда в шестьдесят втором году, с тех пор все мои близкие — жена, сын — все умерли. Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Так, кажется, говорят в России?.. Мне было тридцать лет, когда уехал. Теперь одинокий старик.
— Выходит, вам ещё нет шестидесяти?
— Ну и что? Прожил бессмысленную жизнь.
— Вы тут не прижились?
— Нет. Не прижился. Не только в этом дело. Знаете, не о том мечтал в юности. Хотел быть астрономом, проникнуть в тайны Вселенной. Сам телескоп сделал из линз и фотоаппарата... А теперь содержу эту лавку. Не дай вам Бог, как говорят в России, такую судьбу.
Дошли до моста через Нил, за которым была Гиза. Араб отдал мне коробку с термосом, сказал:
— Пусть это будет на память.
— Послушайте, неловко брать этот подарок. Тем более, нечем отдарить.
— Не изменяйте себе. Стремитесь, куда влекло с юности. Вы мне подарили встречу... Что может быть дороже?
Простившись с ним, я шёл через мосты. Небо над Каиром сияло.
«Как бы там ни было, что бы ни решилось с рукописью, нужно немедленно браться за новое дело, — думал я. — Есть люди, которые меня поймут. Прав батюшка, главное — написать. Пока не поздно. Пока калейдоскоп кавказской командировки, так засверкавший во время этой турпоездки, свеж в голове. Пока все детали этого путешествия складываются в картину жизни. Ничего не стану придумывать, приукрашивать. Пусть это будет документальное повествование. Лайнеру, чтобы взмыть в небо, нужно разбежаться по земле, по взлётной полосе аэродрома».