Выбрать главу

Мне уже не хотелось гулять по берегу Вислы, я резко повернул и выбежал на улицу. Денег на такси не было, и я стал высматривать ближайшую остановку автобуса, но ни по левой, ни по правой стороне ничего не увидел и пошел по направлению к центру, пытаясь понять, как могло случиться, что я подвел мою любимую, и лихорадочно вспоминая, что я знаю о крокодилах и нет ли у них, случайно, обыкновения долго, как у змеи, переваривать пищу. Вдруг за углом в нескольких сотнях метров я увидел остановку, и тут мимо проехал автобус, обдав меня грязью из какой-то забытой лужи. Я побежал, но автобус не остановился; когда, задыхаясь, я добежал до красного навеса остановки, то увидел на табличке мелкие буковки «по требованию». Расписание движения было сорвано, и я не знал, как долго придется ждать. Решил идти дальше, но едва двинулся, услышал за спиной шум мотора. Я стремительно повернул назад, готовый броситься под колеса, чтобы на этот раз остановить автобус. На мое счастье, водитель увидел меня издалека, а может, приехал чуть раньше времени – так или иначе, он остановился и ждал с открытыми дверями.

В автобусе было совершенно пусто. Я сел и закрыл лицо руками, пытаясь отдышаться. Меня охватила паника; в каком-то жутком замешательстве я стал думать, смогу ли купить другого крокодила, если этот, за которым в отсутствие Баси должен был ухаживать, все-таки сдох. Мои размышления прервал неожиданный поворот автобуса направо: вместо того чтобы ехать в сторону Лазенковского моста, мы отдалялись от Вислы. Я вскочил: Что случилось?! – заорал в ярости, объезд, лаконично бросил водитель. Мы ехали по улочкам Саской Кемпы, а время шло. Я старался успокоиться, парой минут раньше или позже – какая разница, коли уж животное голодало неделю, но самое худшее было впереди: на Парижской улице автобус остановился, и водитель объявил, что нарушил расписание и возвращается на конечную остановку. Я пробовал его убедить везти меня дальше, в центр; увы, безуспешно. Начался дождь; под струями воды я пешком добрел до площади Вашингтона, и тут оказалось, что на Иерусалимских Аллеях движение перекрыто, потому что въезд с моста Понятовского заблокирован какой-то демонстрацией. Я сел в трамвай, идущий по Зеленецкой, вдоль реки, но поскольку плохо ориентировался в движении транспорта по Праге,[1] трамвай привез меня – о ужас! – в район Восточного вокзала. Там я пересел на автобус и чуть не расплакался, когда уже внутри, внимательно изучив маршрут, понял, что вместо того, чтобы ехать на Беляны, где жила Бася, направляюсь в Тархомин. Почему мне никак не удается пересечь Вислу? – думал я. – Сколько это продолжается? Час? Два? Три?

Мне было душно, я двигался страшно медленно, а время неслось как сумасшедшее. Из Тархомина нужно было вернуться на уровень Гданьского моста, что заняло еще час. В городе начались предвечерние пробки. Когда в сумерках, потный и насквозь промокший, я влетел в квартиру, у меня уже не оставалось никаких надежд. С порога я почувствовал этот запах, вонь разлагающейся рыбы. Я не оправдал Басиных надежд. Вся моя любовь не стоила ломаного гроша и тем более трупа маленького крокодила.

Он лежал там. Лежал на дне аквариума, не шевелясь. Я склонился над ним и с удивлением подумал, что плачу над рептилией, присутствие которой в квартире еще неделю назад вызывало у меня такую тревогу. Но ведь я плакал не над ним, я плакал, представляя Басины глаза, когда она узнает, что я сделал. Нет-нет, дело вовсе не в том, что она знать меня не захочет; я готов отказать себе в праве видеть ее, подсматривать, как она в парке подталкивает ногой каштан, как старательно кладет на край стола руки, будто лапки. Если бы можно было все вернуть назад, чтобы эта странная, нелепая история не случилась! А может, мне это снится? – думал я с дурацкой надеждой, может, это всего лишь жуткий кошмар; ведь не мог же я ни с того ни с сего потерять целую неделю, уморить голодом животное, ухаживать за которым поручил мне самый любимый, самый главный человек на свете?… Я потрогал почерневший трупик: нет, это был не труп, всего лишь пустая оболочка, высохшая шкурка лежала в теплом свете лампы. Я осмотрелся, еще на что-то надеясь. Запах разлагающейся рыбы усилился. Ковер под моими ногами шевельнулся, он был красным и влажным. С потолка, закрывая широкое, во всю стену окно в конце комнаты, свешивались какие-то странные украшения: ряд узких острых треугольников. Я оглянулся. Почему не видно входной двери? Только стремительно сужающаяся зубастая пасть?

вернуться

1

Прага – район Варшавы.