"Да."
"Черт, сынок. Это поставило в тупик даже меня".
Мой телефон зажужжал напоминанием о календаре. Мне нужно спуститься вниз, чтобы сесть на автобус до объекта, чтобы мы могли пройти обучение. "Вигго, как бы ни был приятен этот разговор, мне нужно идти делать свою работу".
Он притворяется, что долго, протяжно храпит. "Работу переоценивают".
"Это говорит парень, у которого их пять".
Он смеется. "Хорошо. Иди. Люблю тебя."
"Я тоже тебя люблю".
"Пиши мне когда угодно, хорошо? Ты справишься, Олли".
Вигго вешает трубку прежде, чем я успеваю признаться, что на самом деле не уверен, что у меня это вообще получится.
К счастью, у меня есть чем отвлечься до конца дня. Поздним утром мы занимаемся легкой технической подготовкой. Затем мы прерываемся на обед, во время которого Гэвин сидит как можно дальше от меня, избегая меня, прокручивая в своем телефоне то, что, согласно истории, является спортивными новостями. После этого наступает вторая половина дня, посвященная тренировкам, которые, как и утро, мы проводим в облегченном режиме.
Ужин - то же самое: здоровая еда, которую мы все делим на двоих. Обычно я бы наслаждался им, но 1) это ночь перед нашей первой игрой в сезоне, что вызывает у меня тошноту и беспокойство, и 2) я так остро ощущаю Гэвина и тот факт, что мы скоро вернемся в комнату с одной кроватью, что едва чувствую вкус еды, которую мне удается проглотить.
Поднимаясь на лифте с большей частью команды, я заставляю себя улыбаться, бросаю шутку, которая поднимает настроение и заставляет ребят смеяться. Никто не знает, что внутри я чертовски волнуюсь.
Когда Гэвин отпирает дверь своим ключом и открывает ее, он поворачивается и признает мое существование впервые с тех пор, как он выбежал из нашей комнаты сегодня утром. "Я осторожно поинтересовался у менеджера о свободных номерах", - говорит он. "Их нет".
У меня сводит живот. Он так хочет оставить между нами дистанцию. Я не должен удивляться, не должен чувствовать себя так, будто меня ударили в упор в солнечное сплетение. Но я чувствую.
"А, давай, Хейс", - говорю я ему, проносясь мимо, затем поворачиваюсь и иду назад, широко раскинув руки. "Это будет весело".
"Весело". Он позволяет двери закрыться за ним со зловещим стуком и бросает свою ключ-карту на стол. "Конечно".
"Слушай..." Я плюхаюсь на матрас, подыскивая нужные слова.
Гэвин избегает моего взгляда, ставя контейнер с едой и пластиковую посуду на стол рядом со своей карточкой.
"Думаю, будет справедливо сказать, что в последние несколько дней все... вышло из-под контроля", - говорю я ему. "Я признаю, что я был несовершеннолетним с этими шалостями".
Он все еще смотрит вниз на свои ноги. Его челюсть подергивается. Он потирает переносицу. "И?"
"И..." Я просеиваю то, о чем мы с Вигго говорили во время нашего блуждающего пути, то, что я отодвинул в сторону, сосредоточившись на тренировках и схватках сегодня. "Я предлагаю перемирие. Я постараюсь охладить провокации. А ты постараешься не быть огромным членом".
Гэвин клацает зубами и извиняюще пожимает плечами. "Не могу ничего поделать с тем, что дала мне природа".
Мой рот открывается. "Ты только что пошутил? И шутка про член?"
Тишина повисает между нами на долгое, напряженное мгновение. "Похоже на то", - наконец говорит он, прогуливаясь к своей сумке.
Я наблюдаю за ним, ошеломленный и заинтригованный. На его щеках появляется слабый намек на розовый цвет. Черт возьми, Гэвин Хейс краснеет. И я знаю, что только что пообещал не задевать его намеренно, но это было до того, как я узнал, что могу заставить его покраснеть.
"Знаешь ли ты, - спрашиваю я его, - что в абсолютном выражении самый большой пенис у синего кита, но относительно его размера он намного превосходит пенис амбала, чей пенис может растягиваться в восемь раз больше длины самого амбала? Довольно ловкий эволюционный трюк, если подумать, учитывая, что амбарным рачкам приходится чинить себя..."
"Бергман, ради Бога, прекрати".
Он копается в своей сумке. Его щеки теперь ярко-красные. "Что ты там ищешь?" спрашиваю я.
"Что-нибудь, чтобы заткнуть тебе рот", - бормочет он.
Я опираюсь на ладони. "Я не люблю кляпы, Хейс. Повязки на глаза - это больше по мне".
Он чуть не роняет свою сумку, но в последний момент успевает спасти ее с помощью этих странных рефлексов. "Ты, - говорит он, - помеха. Возбужденная, неуместная помеха".
"Это ты начал с шутки про член", - замечаю я.
Он вздыхает, поворачиваясь с охапкой одежды в руках. "Поверь мне, я сожалею об этом. Если бы я знал, что это приведет нас сюда, я бы и слова не сказал. Теперь я иду в душ. А пока я там, ты поешь".