Воздух вырывается из легких Оливера, он держит руки над головой, его волосы рассыпаются по темному ковру, как комета, летящая по ночному небу. Его глаза расширены, на щеках - сладкий, несправедливо красивый румянец. "Господи", - шепчет он, закрывая глаза.
Я теряю дар речи. Я боюсь пошевелиться. Одно движение моих бедер или его - и я в серьезной опасности выплеснуть свой груз. Мой член пульсирует, яйца напряжены и тяжелы. Оливер резко выдыхает, двигая бедрами настолько, что я опускаю руку на его запястье, заставляя его открыть глаза.
"Не надо. Не. Не двигайся".
Он смотрит на меня, застыв, с приоткрытым ртом. Глядя на него, я понимаю, что если бы сам Бог положил передо мной новое тело, космические силы времени, которые можно сгибать и разворачивать по моей воле, и заставил меня выбирать между этим и одним вкусом пышного рта этого мужчины, я, честно говоря, не могу сказать, что у меня хватило бы сил сделать разумный выбор.
"Гэвин", - шепчет Оливер.
Я пристально смотрю на него. Мое имя. На его губах. Это моя погибель. "Что?" Мой голос хриплый. Бездыханный.
"Мы... действительно застряли", - тихо говорит он.
"Я знаю. Я просто..." Я закрываю глаза. "Дай мне минутку".
Он молчит две жалкие секунды, прежде чем из его груди вырывается дымный смех.
Мои глаза распахиваются. "Какого хрена ты смеешься?"
Его нос морщится, и он сжимает мои плечи, улыбаясь так широко, как он смеется, что меня это чертовски расстраивает.
Я смотрю на него, на слезы, текущие из его глаз, на его руки, теплые и сильные, сжимающие меня, на пульсацию его горла, когда он откидывает голову назад и смеется еще сильнее, так сильно, что он загибает ноги, прижимая наши бедра еще плотнее.
Рычание раздражения вырывается из меня, когда Оливер сотрясается от смеха.
"И-извини", - говорит он между приступами смеха. "Боже, какой ты тяжелый. Я..." Он смеется еще сильнее.
"Ты чертовски бесполезен", - ворчу я.
Оливер разражается очередным смехом, но он резко обрывается, когда я упираюсь по обе стороны от его головы, а затем тяну его за собой, так что теперь я лежу на спине, и это движение чертовски больно, но оно того стоит, потому что теперь Оливер сверху.
Его смех затихает. Его глаза ищут мои.
Я смотрю на него, мои руки скользят между нами к самому тугому узлу ткани, застрявшему между нашими бедрами. "Теперь не так смешно?"
Он нервно смеется. "Это..." Он сглатывает, пытается сдвинуться, что снова натирает наши тела друг о друга. Я шиплю на вдохе, когда его глаза закрываются. "Может быть, не так смешно, как я изначально думал".
"Именно", - говорю я сквозь стиснутые зубы, наступая на узел между нами. "А теперь успокойся".
В кои-то веки Оливер выполняет мою просьбу, молчит, положив руки по обе стороны от моей головы, а мои руки медленно продвигаются по простыням, мои костяшки пальцев касаются его плоского живота, заставляя его подрагивать. Наше дыхание эхом отдается в комнате. Я поднимаю взгляд и наблюдаю, как его горло делает глотательное движение, свежие капельки пота стекают по его коже.
Опустив взгляд, я не отвлекаюсь от своей задачи и ищу в своем мозгу что-нибудь ужасное, чтобы сбить эрекцию, но ничего - ничего - не помогает. Если Оливер пытается сделать то же, что и я, то он так же безуспешен.
Мы оба такие же твердые, как и тогда, когда все это началось, о чем я очень стараюсь не думать.
К сожалению, это все, о чем я могу думать.
Наконец, узел поддается. И тогда Оливер Бергман двигается быстрее, чем я когда-либо видел его, летя в клубке белых простыней, летящих за ним, когда он мчится к ванной. "Первым делом в душ!" - кричит он.
Дверь захлопывается.
Я лежу на полу, желая, чтобы мой член опустился, молясь, чтобы мое тело смогло забыть о том, что только что произошло.
Это абсолютно безнадежно.
Я уже одет и готов, когда Оливер появляется из ванной, полотенце низко наброшено на бедра, щеки раскраснелись. Я говорю себе, что это от горячего душа, хотя вероятность того, что он принял горячий душ, когда в нашей комнате все еще знойно и у него железная эрекция, практически равна нулю.
Я отворачиваюсь, давая ему возможность уединиться, делая вид, что читаю электронные письма, которые приходят на мой телефон.
А через несколько минут он уже стоит рядом со мной, от его кожи исходит знакомый чистый, теплый аромат, он жует последний банан.
Я оборачиваюсь, когда мы оба говорим: "Извини".