"Черт побери!" Джим бросает свои карты. "Что это за дерьмо? Он опять выиграл?"
Оливер загребает огромную кучу фишек, на его лице жеманная улыбка. "Новичкам везет".
"Везение новичка, блин". Лу фыркает, откидываясь на спинку кресла и складывая руки на животе. "Если ты "начинающий" игрок в покер, я съем свой ботинок".
Улыбка Оливера становится глубже. Он пожимает плечами. "Начинающий".
Митч хлопает себя по ляжке и хрипло смеется, в полном восторге от такого поворота событий.
Джим обхватывает Оливера и похлопывает меня по руке. "Неплохо было бы предупредить меня о том, что меня собираются лишить пенсии!"
"Честно, Джим". Ицуки закатывает глаза. "Мы играем на копейки".
"Копейки растут", - ворчит Джим.
Оливер наклоняется к нему и говорит: "Не волнуйся. Я довольно безрассудный игрок. Уверен, что скоро я все проиграю в захватывающей манере".
Когда он выпрямляется, его бедро касается моего в восьмимиллионный раз с тех пор, как мы все сели за стол, отчего по моей коже пробегает жар и оседает в паху. Я сжимаю в кулаке горсть чипсов и стискиваю зубы.
Митч улыбается через стол, словно точно знает, почему я страдаю. Я бросаю на него взгляд.
"Последняя рука?" спрашивает Лу.
"А что, старик?" говорит Джим, принимая свои карты, пока Митч сдает. "Не пора ли тебе спать?"
Лу бросает ему красочный жест. "В отличие от тебя, у меня есть социальная жизнь вне этой бродячей команды. На самом деле..." Он порылся в смеси, которую я разложил, затем взял M&M среди орехов и сухофруктов. "У меня свидание".
Глаза Хорхе расширяются. Он ударяет Лу в грудь. "И почему мы только сейчас об этом узнали?"
Лу пожимает плечами. "Это просто первое свидание. Чашка кофе без кофеина поздним вечером и кусок лимонного пирога с меренгой в закусочной Бетти. Это может быть крушение поезда".
"Или это может стать началом чего-то замечательного", - ободряюще говорит Ицуки.
Лу снова пожимает плечами. "Может быть".
"Ну, по крайней мере, кто-то здесь живет, как положено", - говорит Митч, пристально глядя на меня. Если бы я не боялся, что сломаю ему ногу, я бы пнул его под столом, прямо в голень.
"Ужасно изящная речь от человека, который сам отказывается встречаться", - напоминаю я ему.
Митч фыркает. "Кто сказал, что я не встречаюсь?"
У всех нас открываются рты. Сколько я знаю Митча - а это уже почти два года - он всегда говорил о своей покойной жене Джени только в откровенно благоговейных выражениях. Он никогда не флиртовал ни с кем, не проявлял ни малейшего намека на интерес к другому человеку.
"Митчелл Томас О'Коннор". Я поставил локти на стол. "Выкладывай".
"У меня есть друг по переписке", - говорит он чопорно, поправляя свои карты.
"Как мило, ты думаешь, что это все, что тебе удастся сказать". Хорхе постукивает по столу. "Пусть будет так".
Митч вздыхает, не отрывая глаз от своих карт. "Мы с ней росли вместе, ходили в одну школу до самого старшего класса, потом потеряли связь, когда я пошел на флот. Мы столкнулись на встрече выпускников много лет назад, представили друг друга своим супругам, а потом расстались на дружеских условиях. Не знаю, кто первый начал, но мы стали посылать рождественские открытки и поддерживали связь таким образом. Когда она узнала, что Джени умерла, она прислала очень милую записку. Мне потребовалось время, чтобы ответить всем, кто прислал свои соболезнования, и с тех пор мы пишем друг другу. И это все, что я хочу сказать сегодня".
Лу улюлюкает, пока Хорхе издает звуки поцелуя. Ицуки сжимает руку Митча и говорит: "Как романтично".
Джим смотрит на Митча с видом глубокого предательства. "Что случилось с Братством диких и красивых вдовцов!"
Я фыркнул. "Ну и словечко".
Митч пожимает плечами. "Времена, они меняются".
"Отличная песня", - говорит Оливер, сортируя карты. Он тихо начинает напевать мелодию Боба Дилана, как будто даже не знает, что делает это.
Джим поворачивается к Оливеру, глаза голодно блестят. "Неужели у нас появился меломан? Тот, кто действительно ценит настоящую музыку? Не то дерьмо, которое слушают дети в наши дни - единственным исключением являются мои королевы, Адель и Келли Кларксон, потому что, черт возьми, эти женщины умеют петь".
Оливер улыбается ему. "Ах, не будьте слишком строги к современной музыке. Там есть много хорошего. Но..." Он почесывает затылок. Это его нервный тик, как я недавно выяснил. Мне почти приходится сесть на руку, чтобы не прижать его шею, не успокаивать его, как я делал это в раздевалке перед его первой предматчевой ободряющей речью.